"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

весь день ходил под впечатлением трагикомического отчаяния доктора.
Достигнув возраста бритья, он попросил родителей купить ему "жиллет", в
точности похожий на отцовский. С такой же серебряной ручкой! В таком же
голубом футляре! И вот нынче утром он мрачно созерцал эту голубую коробку,
где притаился священный предмет. Открыл ее: бритва поблескивала на синем
шелке. Серебряная рукоятка слегка потемнела. Взяв ее в левую руку, он
повернул правой круглый винтик на конце рукоятки; выдвинулось обоюдоострое
лезвие, синевато-стальное, со сверкающим краем, который заблестит еще ярче
через несколько минут, когда он отточит его на специальной кожаной
пластинке. Жан Кальме приподнял лезвие; оно мерцало в его пальцах,
холодное, зловеще-синее, как ночной кошмар. Он поднес его к окну: казалось,
эта тонкая стальная полоска живет своей собственной, особой и затаенной
жизнью.
Страшной, безжалостной жизнью. Жан Кальме глядел на лезвие еще
несколько секунд, затем тщательно наточил его и благоговейно вставил на
место, в бритву.
Суббота, 21 октября: последние утренние занятия перед осенними
каникулами. Конец октября обещал быть погожим. Значит, его ждут прогулки,
пейзажи, мечтательное забытье на затерянных тропинках. Жан Кальме решил
часто подниматься в Жора, в его леса и на альпийские луга. Там он будет
читать и делать выписки из книг, готовясь к предстоящим занятиям. Он
спокойно побрился, вытер лезвие, уложил бритву в голубую коробочку; память
встрепенулась и выдала ему явственный образ отца.
Солнце сияло вовсю, воздух был чист и прохладен, деревья в парке
пылали на голубом заднике неба. Жан Кальме любил эти утренние часы. Город
был тщательно прибран. Полчища воробьев шумно атаковали тротуары;
неумолчный птичий щебет ворвался в его машину с опущенным стеклом, стоявшую
у светофора, как веселое детское обещание. За собором золотились кроны
дубов в роще Совабелена, дымки местных заводиков вертикально тянулись к
шелковистому небосводу, совсем как на гравюрах прошлого века с пейзажами
Лозанны в затейливых рамочках, какие продаются в антикварных лавках Ситэ.
Группа развеселых жандармов вывалилась из казармы и с гоготом расселась по
двум грузовикам. Однажды, рано утром, рабочие археологической службы
разложили у подножия соборной башни, рядом со вскрытыми могилами, скелеты
монахов-бургундов; фотографы с озабоченными минами принялись расставлять
треножники и измерять расстояние до "объекта" под любопытными взглядами
прохожих. Жан Кальме долго рассматривал оскал черепов, их пустые глазницы,
зубы, которые студентка-практикантка очищала от песка осторожными
движениями тоненькой кисточки. Ему объяснили, что захоронения относятся к
началу средневековья: одно кладбище располагалось на вершине холма, и
церковь построена прямо на могилах, второе - монастырское - на
северо-восточном склоне; именно его сейчас раскапывали и фотографировали.
Жан Кальме с каким-то тайным страхом нагнулся над скелетами: гляди-ка,
совсем целенькие, и еще этот жуткий насмешливый оскал!.. Одна из его учениц
сунула цветок герани в зияющий рот мертвеца. На мгновение белокурые косы
маленькой бургундки коснулись останков святого, вернувшегося из небытия.
Жан Кальме поставил машину во дворе гимназии. На каменных скамьях
стайками сидели мальчишки и девчонки. Раздался звонок. Жан Кальме шел по
лестнице вместе со своим коллегой, преподавателем французского языка
Франсуа Клерком. Он любил Франсуа Клерка за его независимый нрав, за то,