"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

снова уезжают, лето кончается, уступая место мокрой осени, озеро пахнет
гнилой рыбой в преддверии зимы, Жанна готовится праздновать Рождество и
Новый год, рассматривает старинные фотографии.
Жанна Кальме. Моя мать. Я был ее любимчиком, ее "младшеньким", ее
утешением и радостью. Ее зеленой травкой. Глотком свежего воздуха. Но вот
пришел мой черед, и я тоже сбежал из "Тополей". Надо будет почаще
наведываться туда. Ее утешение. Ее радость. Я переживу ее. Она умрет в
спальне, на широкой супружеской кровати - крошечная, затерявшаяся среди
подушек, белоснежных подушек из ее песенки. Прощай, мама, прощай, юная
нежная девушка из заснеженной горной деревушки! Тебя сожгут. И будут все те
же цветы, все те же венки, что в сентябре месяце. И те же
сочувственно-скорбные лица. И та же закуска в кафе "Покой" - белое вино,
чай, булочки, а неделю спустя, в один прекрасный вечер, твои дети соберутся
в "Тополях" за столом, вокруг каталога похоронного бюро, чтобы выбрать тебе
урну. Прощай же, мама, кроткая обитательница суровых гор Юра; ты дрожала,
идя в церковь, и небо рухнуло тебе на голову...


***

В январе начались занятия.
И педагогические конференции, и стопки тетрадей на проверку. Скучная
школьная рутина.
Прошел месяц. Ничего нового. Затем наступило 21 февраля, и Жан Кальме
встретил Кошечку.
И он понял, что на него снизошел дух Диониса.
Было пять часов пополудни.
С порога "Епархии" Жан Кальме увидел Кошечку, сидевшую на его любимом
месте. Он шагнул было к ней, словно собирался подсесть к ее столику в
уютном уголке, у окна, где всегда такой мягкий приятный свет. Кошечка! Она
не смотрела на него. Но он тотчас нарек ее этим именем; так повелела
неведомая магическая сила, мгновенно погрузившая его в таинственное и
безумное ликование дионисийских мистерий. На незнакомке была желто-белая
шубка кошачьего меха; распахнутый ворот позволял видеть путаницу ожерелий
на груди. Ее волосы сияли под желто-белой вязаной шапочкой. Золотые волосы,
бронзовые волосы. Она вязала что-то из белой шерсти, склонившись над своей
работой, и несколько колец, которые она сняла, чтобы они не мешали,
посверкивали камешками и темным серебром на красной скатерти, рядом с
недопитой чашкой молока.
Он никогда еще не видел ее. Может быть, и не увидит больше. Он сел за
ближайший столик, как раз напротив. С бьющимся сердцем, с ликованием в
душе, он пристально глядел на нее, чувствуя, как взмывает в нем мощный
фонтан восторга, как разверзаются неведомые гулкие пропасти, куда со
звонким грохотом летят древние скалы. Горный ветер свистел в кронах сосен,
морской ветер сотрясал фиговые деревья. Сорвав с себя шляпу, он стоял с
непокрытой головой, свободно отдавшись на волю этих буйных стихий; хмельные
соки бродили в его крови, тело содрогалось от новых незнакомых чувств,
звездные небеса, огненные вулканы, прозрачные источники, оглушительные
грозы, гонимые страхом стада, прыжки горных коз, одурманенных запахом
альпийских цветов, - все эти образы завладели им, переполнили его,