"Иван Михайлович Шевцов. Соколы (очерки)" - читать интересную книгу автора

гвоздях, места себе не находит, подзывает меня взглядом. Подхожу, а он
вполголоса:
-Поедем к Ефиму Николаевичу на дачу. День-то погожий.
На даче у Е.Н.Пермитина, нашего общего друга, прекрасного писателя,
хлебосола, автора "Горных орлов" дру-


286

гих романов мы с Александром Михайловичем и профессором МГУ, блестящим
критиком, ученым-филологом Владимиром Архиповым были около месяца тому
назад. Тогда Ефим Николаевич срезал у себя на участке букет роз и преподнес
их Герасимову. Перед этим он приобрел у Александра Михайловича сочный этюд
полевых цветов. И вот мы вчетвером снова на даче у гостеприимного Пермитина.
Александр Михайлович достает из багажника машины два этюда пермитинских роз
и протягивает их Ефиму Николаевичу со словами:
-Это дочь моя Галя написала для вас ваши розы.
А потом на обратном пути, когда уже высадили Судакова и Жильцова и
поехали ко мне, он "по секрету" говорит:
-Я скажу Гале, что Пермитин купил ее этюды, и дам ей деньги, якобы от
Пермитина. Это ее порадует. Святая ложь. -И он горестно вздохнул. Он очень
любил свою дочь. - Вы это имейте в виду, если Галя паче чаяния спросит.
Я познакомил его не только с Ефимом Пермитиным, но и с другими
писателями. В нашей литературной среде он стал своим человеком. Мы тогда
часто собирались в мастерской Павла Судакова в уютном флигельке с небольшим
двориком на Малой Грузинской улице. Поэты Вас. Федоров, Алексей Марков, Егор
Исаев, Дмитрий Ковалев, Сергей Вас. Смирнов, Василий Журавлев, Владимир
Фирсов и другие читали свои стихи. Александр Михайлович любил поэзию, слушал
стихи с нескрываемым волнением и однажды попросил меня организовать вечер
поэзии у него дома. А поводом послужила масленица, которую он по древней
русской традиции непременно отмечал, как положено, с блинами и икрой.
Я перелистываю свои дневники. Вот 1 июля 1979 г. с Александром
Михайловичем мы в мастерской скульптора Н.В.Томского. Сидели, "разговоры
разговаривали", и вдруг Герасимов:
-А я, друзья мои, перехожу в еврейскую веру.
-С обрезанием? - спросил Николай Васильевич.
-Без обрезания. Но решил писать портреты одних евреев. Это выгодно:
авось, простят мне грехи мои. Из русских напишу одного лишь
Сергеева-Ценского.
Композиционный портрет патриарха русской классики он написал, несмотря
на возраст и слабое зрение.
-А как же Ленин и Фани Каплан? - спросил я. -Не будете заканчивать?


287

Я видел первый набросок этой картины месяц тому назад. Она мне не
понравилась, и я откровенно высказал свое мнение. Он выслушал молча. Теперь
же на мой вопрос, будет ли заканчивать, он ответил:
-А я ее переделал. Ты бы подъехал, посмотрел...