"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

этой уцелевшей чудесной зеленой бумажке...
- Поди у Митрича поищи! - резонно замечала Нюша, бросая на него через
плечо быстрый, занятый делом взгляд.
- С места не сойтить! - клялся Филипп. - Чтоб у меня вожжа лопнула, как
сейчас помню - в жилетный карман положил... Не иначе - обронил! Ах ты, мать
честная!.. Не досадно бы, если настоящие деньги, скажем... а то и делов-то
всего три рубля!.. Подумаешь, какой капитал!
Нюша молчала.
- В нашем деле три рубля - ништо, плюнуть и ногой растереть, -
помолчав, продолжал Филипп, - пойду вот нонче на бег, заряжу в двойничке
красненькую на Мимозу, например, - и этих самых рублей девать некуда! Один
раз, помню, также вот деньги понадобились... Пошел, и на Милорда две
красных. По восемьдесят пять с полтиной платили, сто семьдесят один рублик,
как из банка, получил.
Нюша молчала.
- Белья-то ты сколько набрала! - замечал Филипп и, смолкнув, долго
топтался на месте, а потом произносил: - Можешь ты мне в последний раз
по-родственному одолжение сделать? Дай полтора рубля.
Знал Филипп - не откажет Нюша. И Нюша никогда не отказывала. Для этих
случаев специально держала в коробочке из-под монпансье на комоде рубля
полтора или два... и на просьбу брата, вздохнув, всегда отвечала кротко:
- Возьми там... на комоде...
Серую Лесть Нюша узнала и полюбила не только по рассказам Филиппа. В
круглой коробочке из-под монпансье, на комоде, давным-давно нетронутыми
лежали два рубля. Если Филипп и приходил иногда навеселе, то уж не
заваливался сразу бревном бесчувственным на кровать, а садился за стол
по-хорошему, просил подогреть самоварчик и без конца рассказывал о серой
чудесной кобыле. Редко верила Нюша рассказам брата, а тут - верила. И как-то
раз у нее даже вырвалось:
- Хоть бы посмотреть на нее!
- Полная красавица, э-эх, и красавица! - крутил головой Филипп и,
посматривая на часы, вставал из-за стола с озабоченным лицом: - Спать пора,
а то уборку проспишь...
Жизнь в конюшне начиналась с раннего утра. К четырем часам приходил
Филипп и начинал ругаться с конюхами. Поднять их с постелей было делом
нелегким, особенно жбанообразно крутощекого Ваську. На толчки Филиппа он
переворачивался с боку на бок, со спины на живот и, мучительно стонал,
мычал: "Чи-ча-ас!.."
- Павел, давай блистер! - приказывал в таких случаях Филипп другому
конюху. Услышав это слово, Васька подскакивал на постели, как ошпаренный, и
мгновенно просыпался. Он больше всего на свете боялся этой мази,
употреблявшейся для лечения курб,[15] и с тех пор как однажды пьяный Филипп
вымазал ему физиономию этой мазью, Васька не мог равнодушно слышать слово
"блистер".
Утренняя уборка начиналась с раздачи лошадям воды и корма. Всего
лошадей в конюшне было одиннадцать. Привыкшие к строгому, никогда не
нарушавшемуся режиму, лошади встречали утреннее появление Филиппа сдержанным
довольным ржанием, зная, что сейчас им поднесут воду, а потом овес и сено.
Уткнув головы в решетчатые двери денников, они блестящими глазами ревниво
следили за двигавшимися по коридору конюхами и, шлепая губами, глухо,