"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

разумного воспитания столь тонкого и чуткого организма, каковым является
орловский рысак, это божественное и несравненное создание гениального
Алексея Григорьевича графа Орлова-Чесменского. Мы суть слабые продолжатели
славных деяний его. Не жалея средств материальных, не щадя сил душевных, в
неусыпных заботах, с достойной твердостью, владелец-коннозаводчик несет
тяжелое бремя трудов и огорчений и испытывает редко веселие духа. Великий
Крепыш, чье имя благоговейно произносит каждый истинно русский человек, был
неиссякаемым источником радостей и упоения для владельца, но он же причинил
и жестокую неутолимую боль ему и всей России в памятный февральский день
1912 года. Что же произошло? Как могло померкнуть блистающее светило? Чья
кощунственная рука посягнула на царственный гений орловского рысака? Чьи
черные помыслы воплотились в ядовитую змею в этот незабвенный день? Был ли
один русский человек среди множества и множества тысяч людей, заполнивших в
этот день ипподром первопрестольной столицы, который бы сомневался в
предстоящей победе великого Крепыша? Нет! Не был и быть не мог! И я
спрашиваю: кто попустил? Как могло померкнуть блистающее светило? Из
членской беседки я имел возможность созерцать это соревнование семи рысаков,
из которых, как Вам известно, русский рысак был только один - Крепыш. И я
утверждаю с полной ответственностью за свои слова: на царственный гений
Крепыша посягнула рука наездника-иноземца. Старт был дан сразу. Повел
Дженераль Эйч с Франком Кэйтоном, за ним Вильям Кэйтон на Крепыше. Я видел,
как на втором кругу Крепыш свободно и царственно, как и подобает ему, достал
броском Дженераль Эйча и выдвинулся на полкорпуса, но в повороте иноземцы,
сын и отец, подлым сговором и вероломством дали Дженераль Эйчу уйти вперед и
выиграть приз. И разве не достаточно мимолетного взгляда на этого паршивого
американского жеребенка и на нашего несравнимого красавца Крепыша, чтобы
понять вероломство наездников? Проходя среди публики после бега, я видел на
каждом русском лице невыразимую печаль и страдание. И лишь один юноша громко
радовался, выиграв на Дженераль Эйче. Услышав произносимые им громко слова
радости, я подошел и сказал ему: "Стыдитесь, молодой человек, веселиться,
когда вся Россия плачет поруганная!.." И юноша, устыдившись, на глазах у
множества людей порвал свои билеты, по которым должен был получить хорошую
мзду за случайного победителя. Поступок достойный, напомнивший моему сердцу
Александра Македонского в безводной пустыне.
Возвращаясь к исходной точке моих суждений, любезнейший Олимп Иванович,
я могу повторить, что в Вашем лице я вижу наездника с редким сознанием своей
ответственности перед владельцем, а также и счастливое совпадение наших
суждений об обязанностях такового. Сие совпадение есть вернейшая гарантия
преуспеяния и невозможности вероломства, подобного тому, о коем сказано
выше. По моем приезде в Москву мы примем надлежащее решение относительно
записи кобылы на приз.
Аристарх Бурмин"
Прочтя письмо, Лутошкин с бешенством разорвал его в клочья. Его первой
мыслью было: пойти сейчас же на ипподром и записать Лесть на ближайший
беговой денъ. Остановило отсутствие денег, необходимых на записку. Тогда он
начал думать о новом письме Бурмину и вечером в первый раз с тех пор, как
Лесть была куплена, сильно напился у Митрича.
Утром на другой день Филипп подал ему телеграмму:
Буду в Москве, Лоскутная, послезавтра, четырнадцатого. Аристарх Бурмин.