"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

Вихрастый спрыгнул с тачанки и подошел к нему. Подошел и второй,
раскачиваясь на затекших ногах, и взял жеребца под уздцы.
- Теперь слазь! - приказал черный.
- Пусти-и!.. - плаксиво протянул Семка, дергая повод и ударяя голыми
пятками жеребца в бок.
- Слазь тебе говорят! - схватил его за ногу черный и потащил вниз с
жеребца.
Понял все Семка потом...
Солдаты быстро выпрягли из тачанки свою лошадь и на ее место запрягли
гнедого. Семка с криком вцепился обеими руками в жеребца. Черный сдернул с
тачанки винтовку и зарычал:
- Пристрелю, гаденок, сейчас! Отходи!
- Не да-ам, не да-ам, ой, папа-анька-а!..
Увесистый шлепок оторвал Семку от лошади, и он покатился на дорогу.
Из-за пазухи посыпались гвозди. Тачанка с гнедым жеребцом запылила по
дороге, догоняя обоз. Вопя и призывая отца, Семка побежал следом, но,
вспомнив про рассыпанные гвозди, вернулся, и не прекращая плача, стал
собирать их в пушистой пыли. А когда собрал и сосчитал, взглянул на
паршивую, облезлую от чесотки клячу, уныло стоявшую на краю дороги, и взвыл
с таким отчаянием и так пронзительно, словно его резали. Потом вдруг стих и
еще раз посмотрел на лошадь. В широко раскрытых, налитых слезами глазах его
отобразилась какая-то мысль; несколько мгновений он стоял так, не спуская
глаз с лошади, с открытым ртом, в котором застрял выпиравший из нутра и
внезапно оборванный крик, одной рукой держал подол рубахи с собранными
гвоздями, другой - чесал под коленкой... Кляча, опустив до земли облезлую
голову, шлепала отвисавшей губой и изредка бессильно отмахивалась жидким
хвостом от мух, жадно липнувших к болячкам.
- О-ой! Ой-о-ой! - пронзительно завизжал Семка, увидев отца, бежавшего
к нему с огородов.
- Где жеребец?! - страшным голосом выкрикнул Никита, подбегая. Семка в
ответ залился еще пронзительней. Никита взглянул на оставленную клячу и
свирепым ударом по лицу опрокинул Семку. Из подола рубахи опять рассыпались
гвозди. Увидя их, Никита с новой яростью схватил Семку за волосы и захрипел:
- Гвозди берег, стервец!.. Гвозди, гво-озди! Убью-у-у!
От жестоких ударов отца Семка кувыркался в пыли лицом, ползал на
четвереньках, вставал и снова летел на землю. Полыхнув его еще раз ладонью
по щеке, Никита с мутными глазами бросился на село.
Председатель совета, выслушав Никиту, вздохнул:
- Жеребец у тебя дельный был, что верно, то верно, ну, а сделать тут
ничего невозможно, потому фронт и гражданская война. Ступай в волость,
справку тебе об отборе дам, может, там чего придумают...
В избе причитала в голос Настасья, плакал на печи Семка с разбитым и
опухшим лицом, а на дворе, у телеги без передков, стояла унылая кобыла, вся
в паршах и болячках, похожая на освежеванную дохлятину, Никита долго смотрел
на нее, стиснув зубы, потом с размаху ткнул ее сапогом в облезлый бок.
Лошадь крякнула, повернула к нему голову, кривую на левый глаз, и отошла на
другую сторону. Вечером Никита ушел в волость, вернулся пьяный оттуда и
долго искал спрятавшегося Семку. На двор приходили соседи, рассматривали
кобылу, вздыхая, жалели жеребца и уходили. Несколько раз выходила из избы
Настасья, подолгу стояла перед лошадью и тихо всхлипывала, вытирая