"Вячеслав Шишков. Тайга (Повесть)" - читать интересную книгу автора

как-то в селе пригородном с поповской дочкой... Ну, конечно, весна,
соловьи, благоухания... А сам в то время франт был: часы, куртка
бархатная, шляпа и тому подобное. Словом, чтобы грех прикрыть, окрутил нас
отец Никифор... Зажил я тут, можно сказать, во всем благополучии: жена -
красоты замечательной, пиши с нее картину: работы сколько хочешь - из
других уездов присылали. Хар-рашо с Наташенькой жили. Так бы оно и
катилось чередом, да грех вышел, люди меня за простоту растоптали...
- Человек на это горазд, - сказал Лехман.
Сквозь чащу продирался Ванька Свистопляс, волоча по земле сухие
сучья.
- Пять лет жития моего сладкого было. А тут и... Подновлял я храм в
одном селе. Благолепный храм, помещиками в старину приукрашен был изрядно.
Ну вот. А в селе как раз ярмарка. Народищу навалило густо. Ну, сначала
хорошо шло: подгрунтовал я, значит, праотцев в верхнем ярусе, а пока
сохнут - евангелистов начал освежать. В церкви и жил, в закоулочке: приду,
значит, вечером, побродивши по базару, меня на ночь и запрут, а чуть
зорька - я уж за работу... И вот, милый, тут-то меня жизнь и ущемила...
- Запил, что ли? - спросил Лехман.
- Грешный человек, запил... Какой-то вроде актера, бритый, возле меня
все юлил... С ним, значит, и того... Нашли меня на вторые сутки... "Как же
тебе, Антон Иванович, не совестно! - крикнул на меня староста церковный. -
И деньги все пропил?" - "Извините, говорю, пропил". А я действительно при
начале двести целковых на позолоту да на краски взял. Староста размахнулся
да раз меня в ухо! Горько мне сделалось, заплакал я... от стыда больше,
потому - все меня уважали. А всему виной бритый: выманил у меня, у
пьяненького, денежки-то, да и лататы... Он, подлец, и в церковь ко мне
захаживал, все иконами интересовался, знаток - это верно... Ну, ладно...
Положили меня, значит, на вытрезвление к просвирне, а за женой подводу
отправили, потому знали, что я жену, как бога, чтил.
Антон помигал глазами, снял картузишко без козырька и вытер рукавом
потный, с запавшими висками лоб.
- И вдруг ночью ввалился ко мне народ, руки скрутили да в волость.
Вот так раз. Ничего понять не могу, потом дорогой слышу: церковь ограбили,
венчик в камнях с иконы сняли, крест напрестольный, чашу с дарами и кружку
вытрясли. Ловко. Я аж обмер. Даю отпор - знать не знаю. Обыск. Как
тряхнули мою жилетку, а оттуда два пятака старинных екатерининских да
медаль серебряная. "Ну, так и есть! - староста кричит. - Она самая, моя
медаль... Вот и зарубинки. Самолично в кружку опустил!" Тут мне и
погибель...
- Ха! - хакнул Лехман. - Это бритый.
- Неужто я?.. Стал бы я на господний храм руку подымать... Не тот
человек я... а так, попал в сеть, как перепелка... А вступиться некому:
брат старший в духовную академию обучаться поехал, родитель помер, отец
Никифор помер... Так меня и закатали...
- А как же бритый-то? - враз спросили Лехман с Ванькой. - Чего ж ты
его-то не упекарчил?..
- Где уж... Вишь, я какой?.. - развел Антон руками и как-то вкось
ухмыльнулся. - Смирный я, нерасторопный... Всего меня придавило.
Накатилось какое-то такое... ну, вроде как... Словом сказать - махнул на
все рукой: так, видно, на роду написано...