"Йозеф Шкворецкой "Легенда Эмеке"" - читать интересную книгу автора

башенок на городской стене, с иастоящими стеклами в окнах, и каждую весну
дед заботливо красил металлические крыши домиков в красный цвет, потому
что его (семидесятилетнего старца), видимо, по-прежнему волновали те же
образы и представления, что и меня, когда я был мальчиком, волновали и
сейчас, когда я вспомнил о том игрушечном городе моего деда: что это
настоящий город, только уменьшенный, маленький, но настоящий; что по
сантиметровым лестницам, быть может, шествуют иногда королевские процессии
трехсантиметровых человечков, как в "Гулливере", что за окнами из
стеклянных осколков - залы, покои, столовые, такие же настоящие, как и
сам этот город; или сказка о Мальчике-с-пальчике: я мечтал, что если б сам
был Мальчиком-с-пальчиком, то мог бы ездить в автомобильчике с пружинкой,
который заводился бы ключиком, или плавать по ванне в лодочке, в бачок
которой наливалась бы какая-нибудь химическая смесь - и она бы плыла
бесшумно и ровно по миниатюрному морю эмалированной ванны. Я засмотрелся в
лицо облизывающегося глиняного гнома, цветущее, сластолюбивое, и подумал,
что он - отчасти я сам, тридцатилетний холостяк, запутавшийся в романе с
Маргиткой, замужней женщиной, ни во что не верящий уже, ничего не
принимающий слишком близко к сердцу, познавший в достаточной мере мир,
жизнь, политику, славу, счастье, вс, и одинокий, не из невозможности, а по
необходимости, и достаточно удачливый, с хорошей зарплатой, совершенно
здоровый, ни единого шанса на какие-либо неожиданности в жизни, на
открытия чего-то такого, чего еще бы не знал; в возрасте, уже дающем о
себе знать началом мелких неприятностей старения, когда еще есть последняя
возможность жениться и дождаться того времени, когда дети повзрослеют
настолько, чтобы самим во всем разбираться; а она красивая, все еще
молодая, с одним ребенком, венгерка, а значит - существо относительно
новое, относитесьно неизвестное; но все же не так уж и молода, двадцать
восемь лет, с ребенком, а это означало бы совершенно другую экономию; и
чужая, венгерка, не очень умная, надломленная этим безумием
метапсихологии, чуть ли не святая, пытается обратить других в свою веру,
идеальный объект для курортного приключения, не более, ничего более; но с
тем страшным вглядом лесного звереныша, с той самоубийственной защитной
реакцией против мира, в тумане мистических суеверий. Это был вопрос жизни
и смерти, а не жаркого августовского вечера, границы слишком зыбки, чтобы
чувствовать себя уверенно; несколько профессиональных слов, удачно
выбранная минута, когда влечение лета и настроение недельного отпуска
отбрасывают все опасения и укрепляют волю к риску и отдаче - и вопрос
всей жизни, любви или самопожертвования, либо смерти во мгле мистики, в
психозе полуночных кружков, собирающихся вокруг столика и вызывающих духов
своих представлений, кружков увядших людей среднего возраста, чудаков,
психопатов, верящих в двадцатом веке в силу жабьего волоса против раковой
опухоли, переписывающих адские молитвы и молящихся с конца страшными,
бессмысленными черными молитвами средневековых запроданцев дьявола,
которые не умирали естественной смертью, а разрывались дьяволом на части,
и из клочьев тела, жил, костей, сломанных ребер, раздавленных глаз,
выбитых зубов, вырванных волос и лоскутьев кожи душа вырывалась и
уносилась в вечную, раскаленную геенну ада; либо молящихся истово, не
употребляющих мясо и лечащих болезни, приобретенные неустанным неподвижным
стоянием на молитве, прикладыванием медных кругов и целованием святых
образов, лечащих болезни, хотя, по сути, желающих смерти, ибо смерть для