"Александр Шленский. Вяленый пидор" - читать интересную книгу автора

выверенному решению. Миша, несмотря на свою крайнюю молодость, понимал, что
эта боязнь собственной интуиции и постоянная апелляция к разуму, как к
единственной сущности, способной производить на свет истину, далеко не
всегда оправдана, но сделать он с собой ничего не мог, потому что в его
голове только рассудочные решения имели вкус, необходимый для того, чтобы
унять ощущения голода, именуемого любопытством, и тревоги, именуемой
неизвестностью. А подсказки интуиции - увы - нужного вкуса не имели. В
результате, Мишин разум должен был отдуваться за всех сразу.
Вот и в этот раз бедняга разум не мог отказаться от нерешаемой задачи,
которую боязливая жизнь возложила на него по недоразумению. И лишь когда
разум отступил, исчерпав свои усилия, глубинные первородные чувства сами
нашли ответ, которому и следовало верить. Теперь Миша твердо знал, что он
понял смерть, если тот вид знания, который ему открылся в новых ощущениях,
можно было обозначить словом "понял".
- Ну что, понял, Мишенька, что к чему?- неожиданно услышал Миша
знакомый голос прямо над ухом и очнулся от своих грез,- Ну все, давай
полезай теперь назад к себе, а я к себе в свою шкурку залезу. Давай с тобой
вон на ту лавочку сядем и переобуемся каждый в свое.
- А можно я еще немного в вашем похожу? - робко спросил Миша. Ему
почему-то чрезвычайно не хотелось расставаться с только что найденным теплом
и переселяться назад в свое молодое, полное нерастраченных сил тело, жизнь в
котором принесла ему столько неразрешимых проблем и ощущение вечного холода.
- Ну походи, походи, коли хочешь. Только глянь - мы ведь пришли уже.
Большое мрачное здание морфологического корпуса располагалось наискосок
к улице, и его торец подходил вплотную к аллее, по которой медленно шли рука
об руку юноша интеллигентного вида и опустившийся, неухоженный старик, вида
явно алкогольного. Юноша осторожно подергал дверь с надписью "Служебный
вход", затем открыл ее, и странная пара исчезла внутри здания. Никто не
видел, как они туда вошли, никто не знал и не догадывался, что их туда
привело.
Лестница в подвал освещалась люминесцентной лампой, но лампа была
неисправна. Внутри нее что-то неритмично позвякивало и булькало, и свет был
слабый и зловещий, синюшно-багрового цвета, как трупные пятна. По мере того,
как старик и юноша спускались в подвал, лестница становилась все темнее, и
под конец ее ступени стали теряться в темноте. Миша хорошо знал эту лестницу
и все ее повороты, но в этот раз она почему-то показалась ему незнакомой и
страшной. Чем ниже спускался Миша, тем сильнее хватал его за горло, и душил
едкий формалиновый запах. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, стала
видна ближняя к лестнице часть огромного подвала с рядами формалиновых ванн.
Найдя знакомый ему угол, Миша стал шарить по стене в попытке найти
выключатель, но его спутник удержал его за руку:
- Не надо свет включать, а то он ко мне не выйдет. Я позвать его хочу.
- Как это позвать? - спросил Миша.
- Ну так. Я ж тебе говорил, что душа его рядом ходит. Пока его не
схоронили, не может она уйти далеко. А знаешь, Мишенька, ведь Витька мой
поэтом был. Его даже книжку стихов напечатали, вот как. Ты сядь в уголочке,
а я его позову, ладно?
Миша проковылял на своих старческих ногах к ближайшей ванне и уселся на
ее широкий бетонный край. А его спутник прошел подальше в центр, а затем
встал и застыл в напряженной позе. Он ничего не говорил, ничего не делал, но