"Иван Шмелев. Волчий перекат" - читать интересную книгу автора

смотрел так, точно хотел выхватить ее с коника, смять, с голубым платьем, с
ножками в туфельках, с задорными круглыми глазами, и понести с собой очертя
голову. Может, и есть-то всего на всей земле для него только одна эта Саша,
его судьба, радостное одно за всю жизнь.
Купил он тогда и зеркальце в расписной жести, и жестяную бабочку с
леденцами, сбившимися в пестрый комок, и голубенькую змейку - браслетку.
Насовал ему торгаш полны карманы и медовых жемков, и белых и розовых
пряников, и фальшивый двугривенный сдачи. Ушел он с ярмарки, поджидал на
лесной закраине, у этого пня. Тогда была ночь - белый день, белая ночь.
Темные избы поглядывали коньками крыш, щурились. Видели, как одна рука
прижимала закружившуюся светлую головку, нажимала разгоревшуюся щеку на
холодную пуговицу, а другая совала в ускользающий куда-то карман - была там
каменная баночка помады - все, что насыпал плутоватый торгаш: и пряники, и
слюнявую карамельку-гадалку, и голубенькую змейку, и зеркальце, и фальшивый
двугривенный. А Саша смеялась коротким смешком, повизгивала со щекотки, и
льнула, и не давалась. И пахло от ее головы сладкой помадой.
- ...Ой, миленький, не жми...
Подбирала ноги под платье, не уходила и не давалась, все оглядывалась
на засыпавшие избы и все пугалась.
- Ой, мамынька меня...
- Саша! - сказал Серегин, смотря в край деревни. - И нету тебя...
Он пошел полевой загородкой, знакомой дорогой. Три недели ходил он
здесь - на реку и с реки, - когда работал на берегу, и ходила здесь
голоногая в будни Саша, носила ему обедать к камню. Поглядывала на него в
сторонке. Потом пересмеивались глазами. Потом полюбилась.
Желто-бурые щетки жнивья глядели голо и холодно в сумерках, только
чертополох силой засел на межах с черно-желтыми пуговками ржавой дикой
рябинки. Уже не было стреляющих в просторе стрижей, только черное галочье
шумело в холодеющем небе, кружило над избами, кричало, что идет осень. В
серых рядах стояли пышно разубранные рябины, точно краснокафтанная стража,
затесавшаяся в серую толпу мужиков. Стайки жиревших гусей звонко трубили,
подвигаясь к ночлегам, и в крике их чуялись холода. Черныен пугалы пялили
руки в захолодавших пустых огородах - где все? Неуютом и холодом смотрело
все здесь, и не хотелось идти.
И все же пошел.
Пьяный, косоватый Андрон распояской бродил под избой, постукивал
топором об стены - искал работы.
- Ягор Ива-ныч!
Вогнал в стену топор и полез целоваться.
- Чисто подга-дал я - трех барашиков намедни принял... Дочку выдал,
Ягор Иваныч, живое дело!
Угощали бараниной, рассказывали про свадьбу.
- По-чет какой... становой, Ягор Иваныч, пировал! Полулодок у
сватьюшки-то, лен укупает... Перво место мне теперь в трактире у ево. Сам бы
Саньку уцопил, да жена жива, вот какой! Будет она у их в дому баженая, пуще
хозяйки...
- Будет зря молоть-то! - супилась на него Марья, такая же круглоглазая,
как и Саша.
Молчал Серегин, угрюмо смотрел в серую груду вареной баранины на
деревянном кружке, по которой лепились мухи. Смотрел на пегую Сашину кошку,