"Иван Шмелев. Волчий перекат" - читать интересную книгу автора

на жующие рты хозяев, на зеленых чертей в языках пламени на картинке за
головой Андрона. А тот приставал - опробуй баранину-то! - наливал из зеленой
бутыли, копался обрубленным пальцем в кусках и запихивал в мокрый, закрытый
усами, рот. Вытирал пальцы о золотистую широкую бороду, таращил на Серегина
голубоватые, сонные с многодневного пьянства глаза, тряс вихрами и
уговаривал:
- Ребрышко-то опробуй...
И в избе было пусто и холодно, как на воле, и все еще стоял здесь
тошный и горький дух пьяного праздника. Долго не мог уснуть Серегин. Думал о
Саше, о своей незадачливой, неуютной жизни. Думал, что недалеко Еловая
Рожня, что живет же Саша на земле. И в бессонной ночи казалось опять, что
было на всей земле для него только одно, только одна эта Саша, его судьба,
радостное одно за всю жизнь.
Наутро Андрон опять угощал бараниной и рассказывал, какие у свата
лошади и ковровые санки: будет теперь Санюшка кататься о святках в лисьей
шубейке, - сватьюшка все сулил.
...Саша! - кричало тоской в Серегине.
Он забрал чемоданчик и попрощался: много работы теперь на реке; поживет
там, у Семена, в землянке.
И когда опять шел к полевой загородине, на задворках, у знакомой
рябины, нагнала его Марья, с чего-то накрывшись поверх головы рваным шугаем.
- Постой, погодь-ко, Егор Иваныч... Плакала по тебе доченька-то...
Мой-то сбесился, слышь... Сват-то ему и курму сулил на семгу, и трактиром-то
заманял...
- Плакала... - хмуро сказал Серегин, глядя в рябины. - Теперь
посмеется.
Стиснул раскосившиеся было губы, тряхнул головой и пошел, не видя ни
золотистого в солнце жнивья, ни бордовых сочных головок татарника, что давил
сапогами, ни журавлей, летевших над его головой. Паутинки перетянулись
везде, паутинки плыли, играли на солнце и как будто заткали все впереди
стеклянными нитями. Липли к глазам.
Три дня работали на реке, наводили фарватер, снимали и ставили знаки.
Три дня бились на веслах с течением, насажав кровяных мозолей. Три дня
путала их река, сбивая поставленные в первый день вешки-указки. Три ночи
каменным сном спал Серегин в угарной землянке Семена. И все эти дни и ночи
летели гуси и журавли за солнцем. На четвертый день пришел пароход снизу и
сдал депешу - ехать наниз, к Волчьему перекату, быть при дознании: там
утонул маячник.
Пароход сверху должен подойти перед вечером. С утра моросило, нависло,
и пошел ветер. Разыгрался широкий плес. Под дождем ставили последние баканы.
Закачались огоньки на новых местах в дожде - только-только заправленные
печальные лампадки. Ночью тянуло с еловой чащи, в черноту ушла мутная даль
песков, шумело по берегам осеннею непогодой. А парохода все не было.
- Может, под Буграми шестится где... Шибко вомелко там! - гадал
Семен. - Погодка-то шумная, Егор Иваныч...
Серегин сидел перед растрескавшейся печуркой, в дыму. Жалась с своим
кутенком вислобрюхая Лиска, смотрела в огонь и плакала. Продрог и
заголодался за день Серегин, хотелось водки. Боялся, что пароход запоздает:
закроют буфет.
- Ишь ты, утоп Василий... - говорил Семен. - Выпивши, не иначе. И бырит