"Иван Шмелев. Солдаты" - читать интересную книгу автора

- Да, конечно, возможно... - и Бураеву на мгновенье показалось, что еще
возможно, что того не [30] произошло; но по пустоте в комнате, по этому
нетронутому курчонку на длинном блюде стало вдруг совершенно ясно, что
несомненно произошло и происходит сейчас в Москве.
Он вскочил, даже испугал поручика, и, схватившись за голову, пошел
куда-то, повернулся к столу и выпил прямо из горлышка: так ему ярко встало,
что происходит сейчас в Москве. Ехать сейчас же, и... Но, ведь, уже
случилось, а надо приводить в рапорте ложь и ложь... и только месяц тому он
уже отлучался, с нею... а завтра парад, и надо представить роту, это
служебный долг, и не исполнить его нельзя, так же как и в бою нельзя
оставаться сзади. "Держи и держи себя, не распускай... что бы ни случилось -
воли не выпускай!" - мысленно приказал он себе и сейчас же вспомнил, что
кто-то умоляет его придти, "иначе меня не будет в жизни, клянусь Вам!"
Неужели это она, застрелившаяся гимназистка Королькова? Но ведь еще не вышло
срока, помечено субботой. И там какой-то семинарист... Нет, ехать сейчас
нельзя.
- Ты сделаешь. Спасибо, милый Васюк. Иди в роту, я скоро подойду.
И они крепко пожали руки.
Идти в спальню Бураеву не хотелось. Он взял брошенное на стол письмо от
отца и стал невнимательно читать: что там особенного! Но особенное как раз и
оказалось, и чем больше вчитывался в письмо Бураев, в крепко и крупно
написанные слова отца, тем больнее, до обжигающего стыда, чувствовалось ему,
до чего же он низко пал. За последние полгода отец переслал ему уже
восемьсот рублей, с каждой посылкой покрехтывая [31] все больше и
оговариваясь, что "все бы ничего, да неурожай яблока подвел, подлец", что
Паше не пришлось послать ни копейки, "а сам знаешь, подпоручику трудней
жить, на 80-то рублей... вот если бы вы в одном городе жили... надо ему
хлопотать о переводе в твой полк, так ему и написал, и ты его вытащи, а то
он что-то и не почешется... уж не завел ли "штучку"?" Жалел полковник, что -
"дернуло меня, купил зачем-то в прошлом году пролетку!" В последний посыл,
когда дозарезу понадобилось сразу четыреста - на беличью шубку Люси! -
старый полковник "наскреб всего триста пятьдесят, у подлеца Куманькова
прихватил под будущее", а "Костиньке в Питер мог всего четвертной послать, а
он по урокам бегает и запускает работу в Институте, а ему надо к маю проекты
сдавать, и обиделся на меня, так полагаю, другой месяц ни строчки от него. А
уж о кадетике и говорить нечего, только яблоков и послал. И Наташе все
собираюсь, а у ней за пианино полгода не плачено... так что ты уж
как-нибудь... Вот если бы пенсион подняли, да что-то Государственная Дума о
нас не думает, а Александровский Комитет вот пошлет за пульку - вышлю". Это
предпоследнее письмо теперь остро вспомнилось капитану и это - "за пульку" -
бросило его в жар. "Боже, Боже..." - прошептал он, хватаясь за голову, -
"скотина... сам бы мог старику давать, обя-зан был давать!..." Завел
"штучку!" Какая подлость!...
Он поднялся, увидал себя в зеркале и отвернулся. По кинутым резко в
стороны, выгнутым на концах бровям, "энергическим, от бабушки-черкешенки",
как говорил полковник, и по черному с синевой хохлу - у [32] полковника был
такой же, только немножко с солью, вспомнился ему, как живой, отец, с утра
до вечера на ногах, с лопатой или киркой, в широкой шляпе, под яблонями, как
рядовой рабочий. "В глине копает ямы, все насаживает для нас, а у него пуля
под самым сердцем... и на воды ему необходимо, а я... шубочки покупал,