"Юлия Шмуклер. Последний нонешний денечек (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Зара ругнулась по-осетински, полезла из-за мелкой парты, огромная, как
мастодонт.
- Слушай, - спросила она, - среди врачей-убийц твоих родственников нет?
Ты ж меня без ножа режешь.
- Они все мои родственники, - вдруг тихо ответила Женька, неожиданно
для себя самой.
Кругом замолчали, переваривая. Это было серьезное заявление; могли бы и
посадить, если бы Зара донесла. Да что Зара - десять человек слышало;
совершенно точно должны были посадить.
- Значит, сама признаешь, - и Зара палец подняла, как Иосиф
Виссарионович. - Все жиды заодно. Национальная измэна.
- Измэна, измэна, - злобно передразнила её Женька, которую уже понесло,
- учиться надо, русский язык учить. Тогда не будешь у жидов побираться.
- Ишь, собака, зубы показывает, - раздумчиво произнесла Зара.
- Сама ты падаль, - трясясь, сказала Женька. Зарема двинулась было к
ней, но девчонки загалдели, задержали - не стоило обращать внимания на эту
сумасшедшую.
Глаза у Женьки сверкали, она дышала ртом и, действительно, могла
кинуться. В мужской школе давно была бы драка, давно какой-нибудь Семочка
упал бы, закрывая лицо руками - но и тогда ему ещё дали бы, дружно,
ногами, в поддых. В женской школе драк не водилось, к тому же из коридора
доносился Ксанин пронзительный голос. Слышно было, как Ксана говорит
кому-то капризно: "Культмассовый сектор совершенно запущен...".
- Пустите, - сказала Зарема. - Я с этим сволочем потом поговорю.
И ушла величественно, оскорбление шлепая длинными плоскими
полуботинками 40-го размера, а за ней потянулись остальные - поглядывая
встревоженно, даже огорченно. Женька осталась сидеть - сердце её так и
прыгало от выделившегося адреналина. Она была одна в пустом классе; за
окном мело. Кончался февраль - влажный, короткий. Ходили слухи, что в
марте начнется. В "Правде" уже была готова статья "Защитим еврейский народ
от справедливого гнева русского народа".
Погромы должны были пройти как по месту жительства, так и по пути
следования, в теплушках.
Женькино семейство должны были громить Петютины родители. Петютя,
похожий на запущенного, видавшего виды котенка, жил по соседству и ходил к
ним бумкать на пианино, когда его брали с пятидневки. В последний свой
визит он сказал тете Лиле: "Вон ту вашу калтинку я возьму себе". На стене
в рамке красного дерева висела "калтинка", французская вышивка - двое
влюбленных на качелях, кругом листья и травы. Кто-то когда-то подарил её
Женькиной маме.
- Ка-ак? Без разрешения? - специальным, сладким голосом осведомилась
тетя Лиля, заранее улыбаясь тому, что сморозит Петютя.
- А зачем лазлешение, - сказал Петютя. - Как плидем блосать вас из
окна, так я и возьму.
- Кто тебе сказал, что нас будут бросать из окна? - спросила Женька
строго, - Ну-ка, быстро.
- Папка, - ответил Петютя и посмотрел честно. Папка Петютин должен был
знать, потому как был милиционер. "Зара их опередит", - подумала Женька.
Она представила себе, как милиционер борется с Зарой и кричит: "Куды! Куды
ты! Мне пианино надо, у меня сын растет!" Гликманов, небось, целый квартал