"Юлия Шмуклер. Последний нонешний денечек (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

припадочными глазами.
Директриса, плотная, не ущипнуть, в прошлом - от сохи, держала речь. Со
времен Маркса не было такого гения, - сказала она. (Энгельс и Ленин
последнее время стояли в сторонке, а Маркс - он и тут не сробел, пролез).
Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство сказала директриса.
Товарищ Сталин отдал жизнь борьбе за счастье народное, это был Вождь
земного шара. Полководец, генералиссимус, отец родной... Директриса стала
всхлипывать.
В ответ заголосили со всех сторон. Рядом с Женькой, раскачиваясь,
ревела Рая:
"Что с нами будет!
Что с нами теперь будет!" (У них в семье больше всего боялись
Маленкова). "Да замолчишь ты",-сказала ей Женька, и когда на неё
оглянулись, показала,-директриса ведь начала говорить.
- Наша школа-передовая,-сказала директриса.-Мы обещаем оставаться и
впредь.
Каждый, начиная с первоклассников, должен хоть раз пройти мимо гроба,
который в Колонном зале. Классные руководители отвечают за выполнение.
Уроков не состоится.- И директриса отпустила их скорбным, отменяющим
мановением руки, ни дать ни взять - папа римский.
Одевшись, с портфелями в руках, подождали на улице прибитую,
растерзанную Ксану, и под её водительством тронулись. День стоял
сверкающий. Солнце шпарило с голубого неба, не считаясь с конъюнктурой;
ослепительно сверкали белоснежные сугробы по обеим сторонам улиц и
праздничные красные знамена с узкой черной полосой, совсем незаметной; дул
легкий, легкомысленный ветерок. Девочки и Ксана старались не обращать
внимания на это великолепие; они глядели вниз и сохраняли в душе горе.
Однако, пересекая Пушкинскую площадь, заметили они, что было не то
время, когда следовало убиваться, а время, когда следовало
действовать-если они действительно нацеливались на Колонный зал. Кругом
бежали люди. Бежали с определенной мыслью, знали-куда. Что-то кричали про
очередь-она вилась по Пушкинской толстым, огромным удавом- хвост его, по
слухам, находился на бульварах, за Трубной, у Кировских ворот.
- Коля-а! По крышам! - вопил какой-то паренек; лицо его было исполнено
восторгом инициативы. Он нырнул в проходной двор. Сопя, туда же побежал
"Коля", почему-то с куском водосточной трубы в руке. Они, видимо, здорово
ориентировались.
Ускоренным шагом класс двинулся на бульвары. Вход в первый же был
зачем-то заставлен здоровенными армейскими грузовиками; пришлось сигать
через забор.
Ксана, поколебавшись, тоже сиганула и покраснела по-молодому,
засмеялась застенчиво. Тут все увидели, что она вполне ничего, только
замуж надо. Обсуждая эту проблему, наткнулись на явление необычайное:
прямо перед ними стояло галошное дерево. На каждой ветке его висела
галоша, большая или маленькая, от каждой пары по одной. Кто-то развесил их
симметрично, с большой любовью; небольшая кучка галош, для которых веток
не хватило, осталась под деревом. Далее на заборе сидела дама. Сказать,
что она сидела, было бы неправдой; она находилась в некотором неудобном
положении, являя миру обширный зад в лиловом трико из-под задравшейся
рыжей шубы. Дама, видно, лезла через забор, одну коротенькую ножку