"Юлия Шмуклер. Начальник автобазы (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

самодельных катамаранов, миксеров и даже роботов, разговаривающих по
телефону; а папа, несчастный, формально покрывал собой это дело, мог
подвергнуться суду и пойти по этапу - хотя начальство знало, относилось
благосклонно и обещало списать при первом удобном случае.
Как-то так оно само собой получалось, что именно мамин драгоценный
муженек был всегда и материально ответственный, и на овощных базах
сиделец, и по командировкам ездок, по кислым цехам, ртутным производствам,
где только местные бабы выживали, по заплеванным гостиницам и вонючим
столовым. Тютя, конечно, был папа, тютя и пентюх, на таких только воду
возить - что и происходило.
Правда, когда собрались ехать в Израиль, вывозить Шурика, папа вдруг
проявил себя молодцом и расторопным: одновременно послал за вызовом и
подыскал себе новое место работы. В этот решительный час начальство его
несколько засомневалось, будучи, с одной стороны, радо хоть немного
сократить процент по евреям, но, с другой стороны, не представляя себе,
кто же всё-таки в командировки поедет - и хоть на прощанье, напоследок,
заткнуло папой зияющую брешь в черноземной провинции, на крошечном
заводике, где дело дошло уже до того, что там рукомойники к стенам цепями
приковывали.
И довольный собой, гордый, что он совсем не то, за кого его принимают,
папа надел старое пузатое пальто и круглую вязаную шапочку с помпончиком,
и улыбаясь своим мыслям, отбыл на Киевский вокзал. И на периферии он уже
ничему не ужасался, зная, что видит в последний раз, и даже, как
иностранец, испытывал некое удовольствие от экзотики последовательного
доставания ног из чавкающей грязи, идучи по базарной площади в направлении
райкома, бетонного, в окружении подслеповатых сельских домиков и
растрепанных кур с чернильными пятнами на спинах.
И вечером, уже не желая экономить пятьдесят копеек на своем желудке,
приготовившемся к приему свеженькой заграничной пищи, папа шел не в
столовую, а в гостиничный ресторан, по шницеля, и слабая довольная улыбка
блуждала по его лицу, когда он просматривал местное "Ленинское знамя":
"Все выше темпы откорма свиней в колхозе имени 22 съезда КПСС..."
Ах, зря, зря это он улыбался, никогда эти улыбки до добра не доводят -
и когда от соседнего столика к нему кокетливо обратилась богемистая черная
девица с выступающей челюстью и большими зубами, вылитый японский шпион,
хотя на самом деле она тоже была командировочная из Москвы, и начала
охмурять его, щуря глаза, куря непрерывно, беседуя об искусстве - папа
только слушал её доброжелательно, забыв о бдительности, и думал, что вот,
бедняжка остается здесь, заигрывать с мужчинами, вместо того, чтобы жить
здоровой жизнью в Израиле.
И он немножко поагитировал её за исход, больше для очистки совести, чем
конкретно - потому что ей нужно было только замуж, в любом месте земного
шара - и они поехали в Москву, срок командировки кончился. Билеты
доставала она и взяла зачем-то мягкие, с доплатой по четыре рубля, отчего
он ещё чертыхнулся мысленно, когда увидел - и только после того, как они
очутились в отдельном купе, ночью, запертые на защелку, он - на нижней
полке, она - на верхней, папа внезапно прозрел, завозился и подумал, что
очень оно это, опасно.
И когда в синем свете ночника худющая черная женщина с огромными
грушевидными грудями слезла с верхней полки и стала наклоняться к нему,