"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу автора

Колеса бьши на русской ленивой стороне и не переваривали американской
деловитости. Если бы Обломов догадался подумать о чем-нибудь путном перед
тем, как лечь на диван, у него была бы колоссальная производительность.

Тут произошел случай, который показал, что голова моя начала проявлять
признаки жизни. Мы с мужем решали одну очень трудную задачу, которая не
поддавалась ни одной из ранее найденных отмычек. Только что провалилась
очередная попытка решить ее. Муж, как всегда, с идиотским видом лежал на
диване, я сидела рядом в кресле. И вдруг я открыла рот, сделала умное
выражение и на чистом русском языке привнесла длинную фразу, описывающую
внутреннее устройство задачи: "Она выглядит, - сказала я, - как если
бы..." Далее следовали длинные слова с падежами, некоторым образом
согласованными. Муж глянул на меня особенным образом - и задачу решил.
Когда я удивилась - удивился он: "ну как же, ведь ты сама мне сказала..."
Чего я сказала - я понятия не имела, хотя фразу могла бы повторить любое
количество раз. Я не видела в ней смысла. Решение мужа было сложным и я
его не поняла - но через несколько дней, мучительными достижениями колеса,
я сама получила простое решение задачи, и когда я глянула на него, я
поняла смысл фразы, которую говорила.

Этот случай меня поразил. Отныне я с доверием стала относиться к своему
оракулу и на его "казания" двинулась, как загипнотизированная, без опоры,
то и дело припадая к земле до ползучего состояния из-за какого-нибудь
пробела. Муж подбодрял меня возгласами: "давай, давай, одна идешь" - как
на лыжных соревнованиях. Даже когда оракул вступал в противоречия с мужем,
что случалось чаще и чаще, я хоть и со смущением, но всегда держала
сторону оракула - и к моему изумлению, выигрывала. Я долго думала, как это
умный муж может ошибаться, а глупая я оказаться права - и пришла к
заключению, что муж думает мало и над посторонним делом, а я днем и ночью,
и над кровным и личным. Была только одна вещь, в которой оракул грешил: он
непрерывно внушал мне одно очень простое свойство моих задач, которое так
и лезло в глаза. Я сказала о нем мужу - но он поднял меня насмех, и
возразил, что такая простая и фундаментальная вещь должна быть в
учебниках. Я перерыла учебники - ее там не было.

Тут сбылось, наконец, старца проклятье - меня начали убивать в институте.
Я сама была виновата: ничего не понимая в психологии научных сотрудников,
я вела себя, как щенок, который нашел мозговую косточку и всем ее
показывал: "посмотрите, что за косточка! Ай да косточка!" А люди серьезные
спрашивали: "что за собака? почему без ошейника? и почему воет?" Черт меня
еще дернул сделать доклад на семинаре - я просто хотела рассказать, что
целесообразности нет, а есть замечательная наука статфизика (наши технари
и математики не проходили), которая в пять минут позволяет щелкнуть
задачи, решение которых занимает длинные статьи. Доклад кончился
разгромом: на меня неожиданно напал самый высокоморальный и уважаемый
ученый нашего института, который в необычайно резкой форме утверждал, что
результатов нет и не будет. Я утверждала, что результаты будут,
защищалась, как умела, и в пылу спора упала с эстрады. Тогда носили такие
тоненькие каблучки и я гробанулась.