"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу авторавсяком случае, я получила их в одном джентельменском наборе от папиной
семьи. В универмаге "Москва" продавались такие наборы: желанная кофточка, а к ней никому не нужный шарфик и флакон дорогих духов с продажным запахом. После "Чуда" я решила, что писать научилась - душа моя была относительно него совершенно спокойна. Я даже решила, что открыла секрет писательства: надо подождать, пока труба запоет, и катать. Оказалось, что это не так. Сейчас, когда я собаку съела на своих неудачах, я знаю, что никого не интересует, как нажито богатство: по рублику ли, работающим колесом, или сразу тысячами, разрядами вдохновения. Важна общая сумма. Такие вещи, как созревание героя, вообще деньгами не оценишь, как рождение ребенка. Короче, это дело подсознания - как ему наживать и какие режимы выбирать. Сознание только задумывает, направляет, руководит и оценивает - а практические банковские операции осуществляет подсознание. Фраза вертится в голове до тех пор, пока она не остановится, и оракул "узнает" ее - вот она, и вот ее место. Иногда про какую-нибудь корявую и неказистую вдову известно, что это "она", а про украшенную пышную генеральшу - что "нет". Бывает, что падежи во фразе странным образом согласованы, смысла она не имеет, и выглядит как сигнал из будущего - и , действительно, только через месяц доходишь до куска, где она заключена в середине, и смысл при ней. Выглядит это так, будто рассказ уже существует, текст единственный и я его восстанавливаю. Интересно, что фразы подбираются по звуку, образуя звуковую вязь; в этом смысле русский язык предоставляет музыкальные возможности, неслыханные в других языках и феноменальную палитру ритмов. Одна буква "р" чего стоит, в которой прорва противостояния и будто на красноречиво открываться губы, и даже шипящие пощелкивают и украшают. Когда я пишу, слова из одних корней как бы витают вокруг и сплетаются ручками; потом ритм несет и, встав на дыбы, ставит точку. Нельзя не видеть, что такой язык дан талантливейшему народу. Но чтобы звуки начали зацепляться, за ними должна лежать опора мысли: хорошие мысли порождают хорошие фразы и штампованные мысли - дерьмовые. Иногда точное слово звучит, как выстрел - и это сладчайший из звуков в тексте. В общем, рассказ надо зачать (сценой конца), выносить в страхах неполноценности, и родить согласованными усилиями всего организма. Роды - ошеломляющий процесс и производятся большим колесом, которого не было у меня в математике. Каждая его лопасть - это текст, мгновенно пробегаемый - и потом еще текст, мгновенно пробегаемый - и маленькие колесики еще подкручивают пропущенные фразы; оно растет, растет, становится огромным, выходит из моей головы и, захватив меня в свой обод, так что только ноги вздернуло, катит солнечным резаком по плану рассказа, разворачиваясь туда и сюда, разрезая материалы, притирая их гранями, и сбивая в твердое тело. Дальше, при перепечатке на машинку, в первом исполнении на публику, я это тело шлифую и превращаю в кристалл: я печатаю только то, что помню, а помню я только "правильный" текст. Текст един, и моя вера в это нерушима. Все, что я забываю - выпадает: у меня патологически плохая память, и в ней остается только цеплючее. Тот факт, что я пушкинских стихов не помню, а свои длинные рассказы помню наизусть, свидетельствует не только о моем возмутительном себялюбии, но и о том, что дело это мое кровное и личное, и |
|
|