"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу автора

бросает вызов и, как Родос, велит прыгать. Я вижу сардоническое выражение
на ее лице: "говори, что хочешь - а мы посмотрим, что ты скажешь". Она
хохочет над моими неуклюжими прыжками, но когда я рассержусь и прыгну, как
следует, тут же справедливо пожимает мне руку. Она замечательная баба и я
очень рада познакомиться. В такие минуты мне кажется, что эта вторая жизнь
дана мне за прошлые заслуги.

В личном плане моя вторая жизнь представляет собой вывернутую первую.
Зарабатываю я на нее оригинальным способом - читая лекции по математике на
иврите. Кто мог придумать такую остроумную кару за мои прошлые грехи, я не
знаю - но когда я стою у доски и чудовищными словами, выплевывая вместе с
ними зубы, позорю математику безобразной девкой перед нежелающими ее,
гогочущими студентами - мне не до смеха. Иврит для меня тот же шамот, как
язык позора. Тель-Авивский Университет крупно нагрелся на моем выезде на
свободу, но зато его старички с постоянной арендой мест работы могут не
бояться моих козней по проникновению в их ряды. Когда они меня выгонят -
совершенно справедливо и заслуженно - я первым делом поеду в грузинский
ресторан и напьюсь на радостях, как грузинский сапожник. Потом уже,
протрезвев, я стану выяснять булгаковский вопрос: "что же мы есть-то
будем". Страх перед сумой сменил у меня страх перед тюрьмой - хотя до сих
пор пальто только размножались и породили две курточки.

Эльбрус занял место моей бывшей графомании. Иногда, когда на горизонте не
висят лекции, он сам под меня подлезает, и тогда я просыпаюсь под его
образы. Это удивительно красиво - как холодная вода в граненом стакане в
жаркий день. К сожалению, он никому не нужен - цивилизация кренится, как
испортившийся волчок, который не знает, куда ему раньше упасть. У нее нет
горючего в моторах и розовые лишаи социализма распространились по всему
телу. И большевики, когда будут лопать Европу, тоже не станут спрашивать,
решена ли у нас задача голосования со случайной ошибкой, исходный вариант
- а без всякой случайной ошибки, единогласно, двинут танки дальше Праги.
Но пока сей скорбный час не настал, люди едят, пьют и решают задачи, "как
в дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж до того дня, как
вошел Ной в ковчег". И потому, если большевики с Европой по каким-нибудь
своим соображениям подождут, а у меня заведутся деньги, я на этот Эльбрус
полезу - одна из идей такая простая, что если она правильная, он достоит
до тех пор.

Мой бывший порок стал моей профессией. У меня есть клиентура и я
процветаю. Денег это почему-то не дает, и я занимаюсь сим древним ремеслом
из любви к искусству. Мама считает, что я позорю семью, и открывая дверь
моей комнаты, говорит презрительно: "пишет!" Десятилетний сын тоже против:
он говорит, что я совсем отбилась от рук и перестала слушаться. Я и сама
хотела бросить, когда трудности профессии чуть не вогнали меня в землю -
но в кромешной тьме скуки раздался такой устрашающий скрежет зубов
реальности, что я тут же вернулась. Только лампа на письменном столе
освещает эту тьму и надо держаться ее яркого кружочка, как наши предки
держались костра.

Кроме скуки и бегства от реальности, есть еще 23 причины (недавно