"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу автора

биологии только за утешением. Так длилось четыре года - и чтобы не
выгнали, мне то и дело приходилось изворачиваться, замазывать эти самые
очи и кропать мерзейшие статейки, от которых меня тошнило. Если бы в тот
момент меня пришибло кирпичом, такую л окает ую тварь следовало бы
выставить на булавке в музее науки и водить экскурсии детей, приговаривая:
"вот, дети, не торгуйте наукой, а то станете такими". Я была себе противна
до чрезвычайности.

Все-таки я несколько поправила личные дела - перелицевала пальто и
переехала из коммунальной квартиры с топорами на станцию Чухлинка, по
Курской железной дороге, по которой проезжал Веничка Ерофеев. По обе
стороны нашей улицы циррозными очередями стояли его симпатичные собратья -
но в нашем дворике, где я снимала комнату, цвел яблоневый сад и он меня
натолкнул на лирическое переживание: совершенно неожиданно я села и левой
ногой накатала пьесу. Действие ее начиналось в том же саду, в чеховском
стиле, любовью и растянутыми монологами - но потом молодые герои, видимо,
под влиянием стоящих рядом очередей, начали лаяться из-за денег и я, с
удивлением записывая их безобразные скандалы, почувствовала, что занимаюсь
реализмом. Ногопись эту я потом выбросила - но у меня осталось приятное
впечатление, что если станет совсем плохо, можно пописать и пройдет.

Кроме того, я вышла замуж, если это можно назвать таким словом. Так как я
очень боялась совершить ошибку моей героини из "Витьки-Пальмы", то таких
мальчиков р гнала в шею, не обращая внимания на национальность, и мой брак
был полной противоположностью: мы жили с мужем врозь, виделись редко и
главное удовольствие находили в научных разговорах. Постепенно к ним и
свелось дело - но в те времена мой муж был единственным, кто в меня
почему-то верил и как гипнотизировал: "ты можешь". У него самого
профессиональная машинка работала безошибочно - хотя в жизни он мог пороть
чепуху - поэтому я ему верила и он был моей единственной опорой. Способ
работы мужа казался мне блаженным: полежит-полежит с идиотским видом на
диване, потом встанет и говорит, что придумал. Я чувствовала, что в таком
способе что-то "есть", и человечество делила на два класса: маленький, у
которого "есть", и большой, у которого "нет". Сама я очевидно попадала к
массам - хотя иногда мне приходили в голову идеи. Они являлись внезапно,
столбами в чистом поле, и я с изумлением на них взирала: они были слишком
крупные и глобальные, как от психованного мужчины, и я не знала, что с
ними делать. Я чувствовала, что должен быть какой-то способ получения
мелких идей, вроде размена денег, но терялась в догадках, в чем он может
заключаться. Частично мои столбы явились реакцией на трепологические
статьи американского конгресса лжеученых "Принципы самоорганизации",
которые я переводила, зарабатывая деньги на кооперативную квартиру в конце
Ленинского. Моя мама восприняла квартиру как сигнал к размножению и
неоднократно меня к нему понукала. Но я ребенка боялась и говорила, что он
меня ликвидирует, как класс.

Ребенок, конечно, завелся сразу по получении квартиры. Обнаружилось это в
альплагере, где я сначала никак не могла понять, отчего мне так тошно,
когда меня гоняют на вершины. Но когда я вернулась в Москву, я его уже
любила и бережно прикрывала полой пальто. Пальто выбилось из сил, пытаясь