"Зильке Шойерман. Девочка, которой всегда везло " - читать интересную книгу автора

бросал отчаянные взгляды на ангельское личико моей сестрицы, но перестал это
делать, увидев, как я по-обезьяньи копирую выражение любимого ею лица. Я
вдруг говорю: ты неверно понимаешь слово "любовь", любовь - это что-то
такое, что существует взаимно, у обеих сторон, то, о чем говоришь ты, в
лучшем случае - плод воображения, в худшем - одержимость. Я смотрю на ее
мощную спину, обтянутую подбитой мехом джинсовой курткой, вижу, как она
пожимает плечами, потом делает неуловимое движение в сторону и, как
заправский автогонщик, резко сворачивает влево.
Немного времени спустя. Мы приехали, Кэрол вызвалась нас сопровождать,
но я сказала: нет, спасибо, я вежливо поблагодарила Кэрол за то, что отвезла
нас домой, выпихнула Инес из машины и вылезла сама. Кэрол не сердилась, да,
это сражение она проиграла, но война еще не кончилась, у нее оставалось еще
очень многое, это было делом ее жизни, ее идеей фикс. Александр Великий
жаловался, что не осталось миров, какие он мог бы завоевать, но Кэрол не
могла на это пожаловаться, она улыбалась; пока, до скорого, говорит она,
кивает и лучится счастьем. Как только ее машина исчезает из поля зрения, я,
осыпая себя проклятиями, начинаю понимать, что мне нужен помощник. Инес
становится на четвереньки и принимается усаживаться на край тротуара, я
всплескиваю руками и пытаюсь подсунуть под нее воняющий алкоголем пакет,
чтобы она не сидела на земле. Прости меня, слезливо выговаривает Инес; я,
как могу, утешаю: ничего, все хорошо, давай помашем на прощание Кэрол. Я
говорю с ней как с маленьким ребенком, и Инес действительно машет куда-то, в
темную даль безлюдной улицы, из глаз Инес текут слезы; добрая Кэрол,
всхлипывает она, добрая Кэрол, я ее люблю. Больше она не говорит, ладно, но
где ключ от дома; так и не получив ответа, я начинаю рыться в ее сумочке,
потом перехожу к карманам ее кожаной куртки, надо надеяться, что не появится
какой-нибудь прохожий и обратит внимание на это странное ощупывание. Я тащу
Инес в квартиру, она меньше моей и обставлена холодно и скупо. Я поражена,
мебель отодвинута от стен, словно кто-то что-то искал, а потом забыл
поставить диваны и шкафы на место. Инес плюхается на диван, что-то бормочет,
похоже, ей плохо. Вода, думаю я, тотчас вспоминаю, что говорил мне Кай, и
иду на кухню. Там я обнаруживаю батарею пустых бутылок - ром, виски
всевозможных сортов; открываю холодильник, откуда мне светит одиноко лежащий
ярко-желтый лимон. Это не все, думаю я и открываю морозилку, откуда мне в
руки действительно выкатывается бутылка водки.
Когда я вернулась в комнату со стаканом воды, Инес встала, видимо, она
решила найти меня, и я бросилась к ней, как сестра милосердия. Инес, говорю
я, Инес, я хочу спросить ее, как часто такое происходит, но какой сейчас в
этом смысл, нет, не сейчас, я говорю только: вот, пей, она храбро делает
глоток, потом еще, да, хорошо помогает от тошноты. Я даю ей второй стакан, и
она оседает на диван. Тебе лучше, Инес? Но она уже спит; тихонько
похрапывает, как мышонок в старом рисованном мультфильме. Я испытываю
странное облегчение, умиротворение почти переполняет меня, когда я, чувствуя
себя разбитой вдребезги, присаживаюсь рядом в кресло. Какой-то бесконечно
долгий момент мне кажется, что я каждый день вот так укладываю Инес спать,
словно это действо записано в моем ежедневнике с незапамятных времен. Я
встаю и торопливо наливаю себе стакан воды. На этот раз я не включаю на
кухне свет. Медленно, как во сне, до меня вдруг доходит, что здесь и в самом
деле идет стройка, но не перед домом, а в нем самом, прямо в квартире, жизнь
Инес расстроена и пребывает в большем беспорядке, чем любая уличная стройка.