"Зильке Шойерман. Девочка, которой всегда везло " - читать интересную книгу автора

Мальчики были во дворе, на этот раз на голове младшего была ковбойская
шляпа, а у старшего - перья, как у индейца. Индеец привязал ковбоя к
мусорному контейнеру, да так крепко, что когда пленник затрепыхался,
стараясь освободиться, то лишь тряс контейнер и очень скоро выдохся. Старший
ударил его палкой по голеням, потом опять, и снова по голени. Контейнер
закачался. Я всмотрелась в происходящее. Впервые с тех пор, как я увидела их
после приезда, я пришла в ужас. Прекратите, господи, да прекратите же, орала
я на весь двор, но в ответ оба разразились издевательским смехом и разом
показали мне свои розовые языки.

Вечером было как-то неспокойно, и я мерила шагами квартиру. Без
умиления раскрыла я картонный ящик, полный всяких бумажек - старых писем,
открыток, никому не нужного хлама, который когда-то казался важным, и вот
его таскали с места на место, никогда больше к нему не возвращаясь. Зазвонил
телефон, голосок Сьюзен оживил мертвую тишину квартиры, я прислушалась, но
никто не отозвался на призыв оставить сообщение, раздавались лишь
равномерные гудки, их я внимательно слушала, по-турецки сидя на полу. Ладно,
не важно, я в это время наткнулась на жестяную коробку из-под датского
рулета, в которой теперь хранились фотографии. Коробка приковывала мое
внимание. Обеими руками я выхватила из нее пачку снимков и рассеянно
перебрала их, быстро, как перебирают рисованные картинки, чтобы показать
детям эффект движения. Наверху были недавние римские фотографии, внизу -
более старые. Я наугад, как жребий, вытянула из нижней части стопки две
детские фотографии: Инес и я на пляже. На первом снимке мы стояли рядом и
смеялись; у обеих конские хвосты, широкополые шляпы, разрисованные в косую
клетку, я - на четыре года моложе сестры - размахиваю ведерком и пластиковой
лопаткой. Носы наши облупились на солнце, волосы выгорели и белесыми вихрами
торчат из-под шляп. Инес босая, на мне - пластиковые сандалии, в которых я и
купалась. На второй фотографии мы за игрой. Из песка торчит одна голова
Инес. Я набрасываю на нее еще песок, а она фальцетом визжит от восторга.
Я смотрю на визжащую от удовольствия Инес и на свое юное, без устали
швыряющее песок "эго". Держа в озябших руках фотографии - я не стала
прибавлять отопление, - я погрузилась в воспоминания. Инес страшно любила
эту игру и оказывала мне глубочайшее доверие, зная, что я не засыплю ее с
головой. Она любила ощущение горячего песка на теле, щедро сгребала его
ладонью себе на живот и на ноги. Я же никогда не любила этого, не хотела,
чтобы меня закапывали, из животного страха, из недоверия, да и мало ли еще
почему. Может быть, под песком мне просто было очень жарко. Остекленевшим
взглядом я смотрю на фотографии. Солнце, сушь, струящийся песок - белый и
мелкий, как пудра. На обратной стороне написано - Остенде, лето, тогда-то и
тогда-то. Именно тогда я училась плавать, я любила плавать, с самого начала.
Я медленно провожу пальцем по фотографии, наклоняюсь вперед, закрываю
глаза - становится все светлее и светлее, и вот я уже лежу на пляжной
подстилке, нет, стою у кромки воды и смотрю в море, смотрю с высоты своего
детского роста. Прищурившись, разглядываю горизонт, шевелю пальцами ног,
пробую воду, песок просачивается сквозь прорези сандалий, сейчас я поплыву.
У меня нет грудей и нет верхней части купальника, у Инес их тоже нет, но она
носит лифчик, надеясь, что, пока лежит, зарытая в песок, они вырастут. Она
всегда была оптимисткой, моя старшая сестра. Когда в прихожей снова раздался
звонок, я, очнувшись, засунула жестянку с фотографиями в картонную коробку и