"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

ладони, а потом, с криком вытянув руки, помчалась к ним. Она бежала так
быстро, что Листницкий видел только бившиеся под юбкой округло-выпуклые
чаши колен, узкие носки туфель да золотую пыльцу волос, взвихренную над
откинутой головой.
Вытягиваясь на носках, кинув на плечи мужа изогнутые, розовые от
солнца, оголенные руки, она целовала его в пыльные щеки, нос, глаза, губы,
черную от солнца и ветра шею. Короткие чмокающие звуки поцелуев сыпались
пулеметными очередями.
Листницкий протирал пенсне, вдыхая заклубившийся вокруг него запах
вербены, и улыбался, - сам сознавая это, - глупейшей, туго натянутой
улыбкой.
Когда взрыв радости поутих, перемеженный секундным перебоем, - Горчаков
бережно, но решительно разжал сомкнувшиеся на его шее пальцы жены и, обняв
ее за плечи, легонько повернул в сторону:
- Леля... мой друг Листницкий.
- Ах, Листницкий! Очень рада! Мне о вас муж... - Она, задыхаясь, бегло
скользила по нему смеющимися, незрячими от счастья глазами.
Они шли рядом. Волосатая рука Горчакова о неопрятными ногтями и
заусенцами охватом лежала на девичьей талии жены. Листницкий, шагая,
косился на эту руку, вдыхал запах вербены и нагретого солнцем женского
тела и чувствовал себя по-детски глубоко несчастным, кем-то несправедливо
и тяжко обиженным. Он посматривал на розовую мочку крохотного ушка,
прикрытого прядью золотисто-ржавых волос, на шелковистую кожу щеки,
находившейся от него на расстоянии аршина; глаза его по-ящериному
скользили к вырезу на груди, и он видел невысокую холмистую молочно-желтую
грудь и пониклый коричневый сосок. Изредка Горчакова обращала на него
светлые голубоватые глаза, взгляд их был ласков, дружествен, но боль,
легкая и досадливая, точила Листницкого, когда эти же глаза, устремляясь
на черное лицо Горчакова, лучили совсем иной свет...
Только за обедом Листницкий как следует рассмотрел хозяйку. И в ладной
фигуре ее и в лице была та гаснущая, ущербная красота, которой неярко
светится женщина, прожившая тридцатую осень. Но в насмешливых холодноватых
глазах, в движениях она еще хранила нерастраченный запас молодости. Лицо
ее с мягкими, привлекательными в своей неправильности чертами было,
пожалуй, самое заурядное. Лишь один контраст резко бросался в глаза:
тонкие смугло-красные растрескавшиеся, жаркие губы, какие бывают только у
черноволосых женщин юга, и просвечивающаяся розовым кожа щек, белесые
брови. Она охотно смеялась, но в улыбке, оголявшей густые мелкие, как
срезанные, зубы, сквозило что-то заученное. Низкий голос ее был глуховат и
беден оттенками. Листницкому, два месяца не видавшему женщин, за
исключением измызганных сестер, она казалась преувеличенно красивой. Он
смотрел на гордую в посадке голову Ольги Николаевны, отягченную узлом
волос, отвечал невпопад и вскоре, сославшись на усталость, ушел в
отведенную ему комнату.
...И вот потянулись дни, сладостные и тоскливые. После Листницкий
благоговейно перебирал их в памяти, а тогда он мучился по-мальчишески,
безрассудно и глупо. Голубиная чета Горчаковых уединялась, избегала его.
Из комнаты, смежной с их спальней, перевели его в угловую под предлогом
ремонта, о котором Горчаков говорил, покусывая ус, храня на помолодевшем,
выбритом лице улыбчивую серьезность. Листницкий сознавал, что стесняет