"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

друга, но перейти к знакомым почему-то не хотел. Целыми днями валялся он
под яблоней, в оранжево-пыльном холодке, читая газеты, наспех напечатанные
на дрянной, оберточной бумаге, засыпая тяжким, неосвежающим сном. Истомную
скуку делил с ним красавец пойнтер, шоколадной в белых крапинах масти. Он
молчаливо ревновал хозяина к жене, уходил к Листницкому, ложился, вздыхая,
с ним рядом, и тот, поглаживая его, прочувствованно шептал:

Мечтай, мечтай... Все уже и тусклей
Ты смотришь золотистыми глазами...

С любовью перебирал все сохранившиеся в памяти, пахучие и густые, как
чабрецовый мед, бунинские строки. И опять засыпал...
Ольга Николаевна чутьем, присущим лишь женщине, распознала тяготившие
его настроения. Сдержанная прежде, она стала еще сдержанней в обращении с
ним. Как-то, возвращаясь вечером из городского сада, они шли вдвоем
(Горчакова остановили у выхода знакомые офицеры Марковского полка),
Листницкий вел Ольгу Николаевну под руку, тревожил ее, крепко прижимая ее
локоть к себе.
- Что вы так смотрите? - спросила она, улыбаясь.
В низком голосе ее Листницкому почудились игривые, вызывающие нотки.
Только поэтому он и рискнул козырнуть меланхолической строфой (эти дни
одолевала его поэзия, чужая певучая боль).
Он нагнул голову, улыбаясь, шепнул:

И странной близостью закованный,
Смотрю на темную вуаль -
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Она тихонько высвободила свою руку, сказала повеселевшим голосом:
- Евгений Николаевич, я в достаточной степени... Я не могу не видеть
того, как вы ко мне относитесь... И вам не стыдно? Подождите! Подождите! Я
вас представляла немножко... иным... Так вот давайте оставим это. А то
как-то и недосказанно и нечестно... Я - плохой объект для подобных
экспериментов. Приволокнуться вам захотелось? Ну так вот давайте-ка
дружеских отношений не порывать, а глупости оставьте. Я ведь не
"прекрасная незнакомка". Понятно? Идет? Давайте вашу руку!
Листницкий разыграл благородное негодование, но под конец, не выдержав
роли, расхохотался вслед за ней. После того как их догнал Горчаков, Ольга
Николаевна оживилась и повеселела еще больше, но Листницкий приумолк и до
самого дома мысленно жестоко издевался над собой.
Ольга Николаевна, при всем своем уме, искренне верила в то, что после
объяснения они станут друзьями. Наружно Листницкий поддерживал в ней эту
уверенность, но в душе почти возненавидел ее и через несколько дней,
поймав себя на мучительном выискивании отрицательных черт в характере и
наружности Ольги, понял, что стоит на грани подлинного, большого чувства.
Иссякли дни отпуска, оставляя в сознании невыбродивший осадок.
Добровольческая армия, пополненная и отдохнувшая, готовилась наносить
удары, центробежные силы влекли ее на Кубань. Вскоре Горчаков и Листницкий
покинули Новочеркасск.