"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

десятки лет плакала и слюнявилась российская интеллигенция, но, право,
сейчас это кажется мне дико-бессмысленным... Краснов не ладит с Деникиным;
а внутри обоих лагерей взаимное подсиживание, интриги, гнусть и пакость.
Иногда мне становится жутко. Что же будет? Еду домой обнять вас теперь
единственной рукой и пожить с вами, со стороны наблюдая за борьбой. Из
меня уже не солдат, а калека, физический и духовный. Я устал, капитулирую.
Наверное, отчасти этим вызвана моя женитьба и стремление обрести "тихую
пристань", - грустно-иронической припиской заканчивал он письмо.
Отъезд из Новочеркасска был назначен через неделю. За несколько дней до
отъезда Листницкий окончательно переселился к Горчаковой. После ночи,
сблизившей их, Ольга как-то осунулась, потускнела. Она и после уступала
его домоганиям, но создавшимся положением мучительно тяготилась и в душе
была оскорблена. Не знал Листницкий или не хотел знать, что разной мерой
меряют связывающую их любовь и одной - ненависть.
До отъезда Евгений думал об Аксинье нехотя, урывками. Он заслонялся от
мыслей о ней, как рукой от солнца. Но, помимо его воли, все настойчивее -
полосками света - стали просачиваться, тревожить его воспоминания об этой
связи. Одно время он было подумал: "Не буду прерывать с ней отношений. Она
согласится". Но чувство порядочности осилило - решил по приезде поговорить
и, если представится возможность, расстаться.
На исходе четвертого дня приехали в Ягодное. Старый пан встретил
молодых за версту от имения. Еще издали увидел Евгений, как отец тяжело
перенес ногу через сиденье беговых дрожек, снял шапку.
- Выехали встретить дорогих гостей. Ну, дайте-ка взглянуть на вас... -
забасил он, неловко обнимая невестку, тычась ей в щеки зеленовато-седыми
прокуренными пучками усов.
- Садитесь к нам, папа! Кучер, трогай! А, дед Сашка, здравствуй! Живой?
На мое место садитесь, папа, я вот рядом с кучером устроюсь.
Старик сел рядом с Ольгой, платком вытер усы и сдержанно, с кажущейся
молодцеватостью оглядел сына:
- Ну как, дружок?
- Очень уж я рад вам!
- Инвалид, говоришь?
- Что же делать? Инвалид.
Отец с напускной подтянутостью посматривал на Евгения, пытаясь за
суровостью скрыть выражение сострадания, избегая глядеть на холостой,
заткнутый за пояс зеленый рукав мундира.
- Ничего, привык. - Евгений пошевелил плечом.
- Конечно, привыкнешь, - заторопился старик, - лишь бы голова была
цела. Ведь со щитом... а? Или как? Со щитом, говорю, прибыл. И даже со
взятой в плен прекрасной невольницей?
Евгений любовался изысканной, немного устаревшей галантностью отца,
глазами спрашивая у Ольги: "Ну как старик?" - и по оживленной улыбке, по
теплу, согревшему ее глаза, без слов понял, что отец ей понравился.
Серые полурысистые кони шибко несли коляску под изволок. С бугра
завиднелись постройки, зеленая разметная грива левады, дом, белевший
стенами, заслонившие окна клены.
- Хорошо-то как! Ах, хорошо! - оживилась Ольга.
От двора, высоко вскидываясь, неслись черные борзые. Они окружили
коляску. Сзади дед Сашка щелкнул одну, прыгавшую в дрожки, кнутом, крикнул