"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

- На конюшню! Марш! Лукерью заставлю кипятком тебя ошпарить! Грязь
соскобли с себя, конское быдло!
Евгений отдыхал, бродил с ружьем по суходолу, около скошенных
просяников стрелял куропаток. Одно тяготило его: вопрос с Аксиньей. Но
однажды вечером отец позвал Евгения к себе; опасливо поглядывая на дверь и
избегая встретиться глазами, заговорил:
- Я, видишь ли... Ты простишь мне вмешательство в твои личные дела. Но
я хочу знать, как ты думаешь поступить с Аксиньей.
Торопливостью, с какой стал закуривать, Евгений выдал себя. Он опять,
как в день приезда, вспыхнул и, чувствуя, что краснеет, покраснел еще
больше.
- Не знаю... Просто не знаю... - чистосердечно признался он.
Старик веско сказал:
- А я знаю. Иди и сейчас же поговори с ней. Предложи ей денег,
отступное. - Тут он улыбнулся в кончик уса: - Попроси уехать. Мы найдем
еще кого-нибудь.
Евгений сейчас же пошел в людскую.
Аксинья, стоя спиной к двери, месила тесто. На спине ее, с заметным
желобом посредине, шевелились лопатки. На смуглых полных руках, с
засученными по локоть рукавами, играли мускулы. Евгений посмотрел на ее
шею в крупных кольцах пушистых волос, сказал:
- Я попрошу вас, Аксинья, на минутку.
Она живо повернулась, стараясь придать своему просиявшему лицу
выражение услужливости и равнодушия. Но Евгений заметил, как дрожали ее
пальцы, опуская рукава.
- Я сейчас. - Метнула пугливый взгляд на кухарку и, не в силах побороть
радости, пошла к Евгению со счастливой просящей улыбкой.
На крыльце он сказал ей:
- Пойдемте в сад. Поговорить надо.
- Пойдемте, - обрадованно и покорно согласилась она, думая, что это -
начало прежних отношений.
По дороге Евгений вполголоса спросил:
- Ты знаешь, зачем я тебя позвал?
Она, улыбаясь в темноте, схватила его руку, но он рывком освободил ее,
и Аксинья поняла все. Остановилась:
- Что вы хотели, Евгений Николаевич? Дальше я не пойду.
- Хорошо. Мы можем поговорить и здесь. Нас никто не слышит... - Евгений
спешил, путался в незримой сети слов. - Ты должна понять меня. Теперь я не
могу с тобой, как раньше... Я не могу жить с тобой... Ты понимаешь? Ведь
теперь я женат и как честный человек не могу делать подлость... Долг
совести не позволяет... - говорил он, мучительно стыдясь своих выспренних
Слов.
Ночь только что пришла с темного востока.
На западе еще багровела сожженная закатом делянка неба. На гумне при
фонарях молотили "за погоду" - там повышенно и страстно бился пульс
машины, гомонили рабочие; зубарь, неустанно выкармливавший прожорливую
молотилку, кричал осипло и счастливо: "Давай! Давай! Дава-а-ай!" В саду
зрела тишина. Пахло крапивой, пшеницей, росой.
Аксинья молчала.
- Что ты скажешь? Что же ты молчишь, Аксинья?