"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга вторая (ПСС том 3)" - читать интересную книгу автора

получил приказ задержать их, и когда он, рассыпав сотню цепью, попытался
прекратить движение, в них начали стрелять. От роты осталось не больше
шестидесяти человек, и он видел, с какой безумно-отчаянной храбростью
защищались эти люди от казаков, никли под сабельными ударами, умирали, а
лезли напролом, на гибель, уничтожение, решив, что все равно, где принимать
смерть.
Грозным напоминанием вставал в памяти этот случай, и Листницкий с
волнением и по-новому всматривался в лица казаков, думал: "Неужели и эти
когда-нибудь вот так же повернут и пойдут, и ничто, кроме смерти, не в силах
будет их удержать?" И, сталкиваясь с усталыми, озлобленными взглядами,
честно решал: "Пойдут!"
Коренным образом изменились казаки по сравнению с прошлыми годами. Даже
песни - и те были новые, рожденные войной, окрашенные черной безотрадностью.
Вечерами, проходя мимо просторного заводского сарая, где селилась сотня,
Листницкий чаще всего слышал одну песню, тоскливую, несказанно грустную.
Пели ее всегда в три-четыре голоса. Над густыми басами, взлетывая, трепетал
редкой чистоты и силы тенор подголоска:

Ой, да разродимая моя сторонка,
Не увижу больше я тебя.
Не увижу, голос не услышу
На утренней зорьке в саду соловья.
А ты, разродимая моя мамаша,
Не печалься дюже обо мне.
Ведь не все же, моя дорогая,
Умирают на войне.

Листницкий, останавливаясь, прислушивался и чувствовал, что и его
властно трогает бесхитростная грусть песни. Какая-то тугая струна
натягивалась в учащающем удары сердце, низкий тембр подголоска дергал эту
струну, заставлял ее больно дрожать. Листницкий стоял где-нибудь неподалеку
от сарая, вглядывался в осеннюю хмарь вечера и ощущал, что глаза его
увлажняются слезой, остро и сладко режет веки.

Еду, еду по чистому полю,
Сердце чувствует во мне,
Ой, да сердце чует, оно предвещает -
Не вернуться молодцу домой.

Басы еще не обрывали последних слов, а подголосок уже взметывался над
ними, и звуки, трепеща, как крылья белогрудого стрепета в полете, торопясь,
звали за собой, рассказывали:

Просвистела пуля свинцова?я,
Поразила грудь она мою.
Я упал коню своему на шею,
Ему гриву черну кровью обливал...

За время стоянки на отдыхе единственный раз услышал Листницкий
подмывающие, бодрящие слова старинной казачьей песни. Совершая обычную