"Заезд на выживание" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик, Фрэнсис Феликс)

Глава 15

В субботу я проснулся рано и примерно час торчал в Интернете, просматривая свою почту, оплачивая счета и вычисляя, какой урон нанес разгром в квартире моему бюджету. Не поленился также посмотреть, когда последний раз англичане выступали на крикетном турнире в Южной Африке. Оставшуюся часть утра провел за разбором и подготовкой бумаг к процессу. Содержание многих из них я успел выучить наизусть, но попались один или два новых документа, которые я тщательно просмотрел.

После еще нескольких грозных запросов банк наконец-то представил данные по счетам Милли Барлоу, и я довольно долго изучал их. Получалось, что да, действительно, Милли регулярно получала пополнения на свой счет, помимо зарплаты, которую перечисляли из ветеринарной больницы. А судя по данным по Скоту Барлоу, выходило, что деньги поступали не от него или, по крайней мере, не с его банковского счета.

Сами суммы были не так уде и велики, несколько сот фунтов ежемесячно, и, согласно документам, выданным банком, кто-то начал помогать Милли финансово за полтора года до ее смерти. Прежде этой информации у нас не было.

Я вспомнил день, когда мы с Брюсом заходили в дом Скота Барлоу, где познакомились с родителями девушки. Неужели все же они посылали дочери деньги? Как знать… Их дешевая, плохо сидящая одежда, простые манеры и прочее вовсе еще не означали, что свободных денег у них не было. Возможно, чета Барлоу отличалась особой бережливостью, а это, как известно, не преступление.

Скот же меж тем, можно сказать, процветал. Большое спасибо, а то мы без вас не знали. Почти все поступления были от «Уэзербис», администрации скачек, они выплачивали зарплаты и премиальные не только жокеям, но и владельцам лошадей и тренерам. Было у него на счету и несколько других поступлений, но суммы незначительные.

Скот занимал верхнюю строчку в рейтинге среди наездников-профессионалов и зарабатывал соответственно своему статусу. Словом, ничего необычного или подозрительного я в его счетах не обнаружил.

С Брюсом Лайдженом мы встретились в субботу днем, еще раз проанализировали все материалы прокуратуры, и оба довольно мрачно смотрели на перспективы дела. Но это только на первый взгляд. Да, конечно, материалы, собранные стороной обвинения, просто подавляли, однако чем дольше я смотрел на них, тем больше верил, что у нас все же есть шанс. Все улики косвенные. Ни одного твердого, неоспоримого доказательства в деле, что наш клиент когда-либо заходил в коттедж «Жимолость» и уж тем более — убивал владельца этого самого коттеджа.

— Однако все свидетельства показывают, — заметил Брюс, — что тот, кто убил Барлоу, использовал в качестве орудия преступления вилы Митчелла. Мало того, на ногах у него были сапоги Митчелла, а также именно он, по всей вероятности, перегнал машину Митчелла с места преступления. И, наконец, — особо подчеркнул он, — имел доступ к корешкам от платежных чеков Митчелла.

— Но это вовсе не означает, что убил именно Митчелл, — возразил ему я.

— А что бы ты подумал, будучи членом жюри присяжных? — спросил он. — Особенно с учетом того факта, что Митчелл ненавидел Барлоу. Все об этом знали. Люди часто слышали, как Митчелл угрожал убить Барлоу именно таким способом.

— Именно поэтому мы с самого начала должны оспорить утверждения стороны обвинения, доказать, что Митчеллу отвечать не за что. Что дело против него сфабриковано, — сказал я. — Если все эти материалы дойдут до жюри, мы в полной заднице.

В воскресенье я сел в поезд и отправился к отцу на ленч, в маленькое его бунгало на окраине деревни Кингс-Саттон. Он заехал за мной на станцию в стареньком своем «Морисе Майноре». Он очень любил эту малолитражку, и не было для него занятия слаще, чем поднять горбатый капот и часами копаться в древнем моторе.

— Все еще бегает, как молодая, верно? — заметил я, когда машина резво, без всякого напряга, поднялась по холму от станции.

— Лучше не бывает, — ответил он. — Вот одометр3 только что наладил. Работает как часы.

Я перегнулся через сиденье и увидел, что скорость составляет двадцать две мили.

— Сколько раз уже чинил? — спросил я.

— Точно не помню, — ответил отец. — Раза три-четыре как минимум.

Машина была единственной радостью его жизни, он был «женат» на ней дольше, чем на маме, и в «браке» этом было больше страсти.

То была первая машина, за руль которой я сел. Уверен, Совет по охране здоровья и безопасности граждан никогда бы не одобрил этого поступка, но до сих пор помню, как радостно было мне' сидеть на коленях отца и крутить баранку, причем я был еще в том нежном возрасте, когда ноги не достают до педалей. Удивительно, подумал вдруг я, почему мне захотелось стать жокеем, а не автогонщиком.

Одометр — в просторечии счетчик, прибор для измерения количества оборотов колеса.

Каменное бунгало отца угнездилось в тупике, 253 на самом краю деревни, в окружении шести таких же бунгало, почти ничем не отличавшихся друг от друга по дизайну. В доме было четыре спальни, хотя снаружи он казался небольшим; одну, самую маленькую комнату превратили в кабинет, где все полки были заставлены книгами по юриспруденции и инструкциями по эксплуатации «Мориса Майнора».

Поскольку отец после смерти Анжелы крайне редко навещал меня в Лондоне, мне приходилось ездить к нему сюда, в Кингс-Саттон, за последние три года я навещал его раз шесть или пять. Надо признать, мы с отцом никогда не были особенно близки, даже когда я был совсем маленьким. Думаю, мы любили друг друга несколько по-другому, чем свойственно большинству детей и родителей; и, наверное, мне будет не хватать его после смерти, если, конечно, Джулиан Трент не разделается со мной первым. Но настоящей близости и особых, теплых родственных отношений не существовало между нами никогда.

Впрочем, в это воскресенье я прекрасно провел с ним время. Сидел в гостиной, с аппетитом поедая ростбиф, йоркширский пудинг и четыре вида разных овощей — словом, вкусный и сытный ленч, приготовленный отцом.

— Да, это было нечто, — сказал я, откладывая вилку и нож. — Вот уж не ожидал, что ты так хорошо готовишь.

— Тебе надо бы почаще приезжать, — с улыбкой заметил он.

За ленчем мы не обсуждали ни дела Митчелла, ни какие-либо другие судебные дела. Думаю, что, в конечном счете, он был все же рад, что я стал барристером, но за долгие годы мы успели наговорить друг другу столько гадостей, обсуждая мою профессию, что теперь оба сожалели об этом. И никогда не заводили разговора о моей работе и карьере.

— Сделаешь мне одно одолжение? — спросил я отца уже за кофе.

— Смотря какое одолжение, — ответил он.

— Сможешь уехать отсюда на пару недель?

— Это еще зачем? — спросил он.

Как мог я объяснить, что это необходимо для его же безопасности? Разве мог я сказать отцу, что его используют как рычаг давления на меня? Чтоб вынудить сделать то, чего я не хотел.

— Просто хочу устроить тебе хорошие каникулы, — ответил я.

— С чего это вдруг? — подозрительно спросил он. — И потом, куда я поеду?

— Да куда захочешь, — ответил я.

— Но я не хочу никуда ехать, — проворчал он. — Если и впрямь собираешься сделать мне подарок, лучше дай денег. И я перекрашу рамы окон, ставни и водосточные желоба.

— Будет безопасней, если ты уедешь, — выдавил я.

— Безопасней? — удивился он. — Это почему?

И мне пришлось объяснить, что кое-какие люди пытаются повлиять на исход процесса, заставить меня сделать то, что я не мог и не хотел.

— Ты должен пойти в полинию и все им рассказать.

— Знаю, — ответил я. — Так и сделаю. Но позже. А пока будет лучше, если эти самые люди не будут знать, где ты находишься.

— Не смеши меня, мальчик, — сказал он, подпустив в голос командные нотки. — Кому, черт по— 285 бери, есть дело до того, где я живу?

Я достал из кармана снимок, протянул ему. На нем отец в зеленом джемпере с дыркой на локте стоял у двери в дом.

Он долго изучал снимок, затем поднял на меня глаза.

— Хочешь сказать, это их рук дело? — спросил он. Я кивнул.

— Прислали в прошлом ноябре. Помнишь, я звонил и спрашивал тебя про дырку на локте?

— Припоминаю, — пробормотал он, продолжая разглядывать снимок.

— Ну и вот, я просто не хочу, чтоб эти люди приезжали сюда и беспокоили тебя снова, — сказал я. Мне не хотелось представлять всю эту историю в трагическом свете и пугать его.

— Но зачем это им? — продолжал недоумевать он.

— Да затем, — я выдавил смешок, — затем, что у меня нет ни малейшего намерения делать то, что они от меня требуют.

Процесс над Стивом Митчеллом начинался в понедельник, ровно в десять тридцать утра, в зале под номером один Оксфордского суда Короны, и с этой целью из Лондона «десантировали» судью из Высокого суда правосудия[15] в красной мантии. Словом, процесс по делу об убийстве с участием знаменитости, пусть и не высшего разряда, где все должно было пройти как по маслу.

Как и следовало ожидать, в этот уик-энд королевский судья сэр Джеймс Хорли мне так и не позвонил и не просил об отсрочке; зато я получил электронное послание от Артура, где говорилось, что сэр Джеймс вряд ли сможет появиться в Оксфорде раньше четверга. Я еще тогда подумал, что судья должен сурово отчитать его за этот прогул, но затем решил, что они с сэром Джеймсом, должно быть, старые добрые приятели и регулярно играют в гольф, так что ничего такого уж особенно страшного нашему королевскому адвокату не грозит.

Первый час заседания был целиком посвящен судебным процедурам. Надо было выбрать членов жюри присяжных, затем каждый из них приносил присягу; судья знакомился с советом; секретарь суда радостно сообщил, что ответчик по делу на процесс прибыл, ну и так далее и тому подобное. В зале слышалось непрерывное шуршание — это сортировали и подбирали бумаги. Словом, все должно было быть в полном порядке, прежде чем судья вызовет сторону обвинения и потребует от них изложить суть дела — для начала в общих чертах.

Все без исключения криминальные слушания в английских судах Короны проходят от имени правящего монарха. А потому все бумаги на этом процессе были озаглавлены «R. V. Mitchell*, иными словами — Реджина, Королева, против Стива Митчелла.

Согласно английским законам, все криминальные процессы строятся на соревновательной основе или противоборстве двух сторон. Одна сторона — это обвинение, она представляет интересы Короны; вторая сторона, защиты, действует в пользу ответчика. Две стороны спорят друг с другом, а судья восседает между ними как независимое и нейтральное лицо. Судья один ответствен за четкое соблюдение закона и его процедур. Жюри присяжнъгх, выслушав все аргументы сторон, а также ответы свидетелей, которых допрашивают стороны защиты и обвинения, должно затем удалиться в совещательную комнату и втайне от всех решить, какие факты свидетельствуют в пользу виновности или же, напротив, невиновности ответчика. Если они выносят вердикт «виновен», судья определяет меру наказания — теоретически следуя при этом правилам, выработанным Комиссией по вынесению приговоров.

Именно таким образом работала вся эта система на протяжении нескольких столетий, и не только в метрополии, но и в многочисленных британских колониях, теперь в большинстве своем бывших. Подобная практика рассмотрения дел сохранилась до сих пор и в Соединенных Штатах.

Однако в большинстве стран континентальной Европы суды действуют по другой модели, известной под названием «инквизиционная система», где судья или группа судей рассматривают все факты по делу, допрашивают свидетелей, сами выносят вердикт, а затем оглашают приговор, без какого-либо участия жюри присяжных. Сторонники подобной практики утверждают, что она более эффективна для выявления истины, но нет ни одного реального доказательства того, что одна система чем-то лучше и точнее другой в достижении верного решения.

Зал под номером один в Оксфорде был приспособлен для осуществления именно соревновательного судебного процесса, для сторон обвинения и защиты отводились специальные места. В нашем конкретном случае сторону защиты представляли Брюс Лайджен, его секретарь и я. Секретаря попросил привести я, чтоб наша линия обороны выглядела более солидно. Если уж быть честным до конца, в нашем распоряжении имелась также Никки Пейн — молодая и очень напористая помощница солиситора из конторы Брюса. Но сегодня в за-gt;

ле суда ее не было, она находилась в Лондоне и пыталась найти там ответы на вопросы, которые я перед ней поставил накануне вечером. i

А вот сторона обвинения предстала в полной своей красе и составе. Команду возглавлял знаменитый королевский адвокат из Лондона, в поддержку ему был придан барристер из местных. Эти двое сидели в первом ряду, справа от нас, а также чуть правее судейской скамьи, это если смотреть с нашей стороны. За спиной у них разместились два солиситора из ПСК, за спинами у них — еще два юриста-помощника, плюс еще независимый наблюдатель от парламента, сидевший в четвертом ряду между секретарем и помощником секретаря. Если они поставили перед собой задачу впечатлить и подавить сторону защиты численным превосходством, то вполне преуспели в этом.

— А они, похоже, здорово организованы, — шепотом заметил мне Брюс.

— Мы тоже, — ответил ему я. — И потом, внешность бывает обманчива.

Вот в зал впустили представителей общественности и прессу — все они разместились по правую руку от судьи. Пресса представлена была широко, тут находились репортеры ведущих газетных изданий, новостийных каналов и криминальной хроники из желтых газетенок — вся эта толпа мигом заполнила кресла с зеленой обивкой в ложе для прессы. Судебный процесс собирались освещать самым широким образом, разговоров вокруг него было много, и тридцать или около того мест для публики тоже заполнились моментально.

Мистер и миссис Барлоу, родители Скота, сидели в первом ряду — в отличие от залов Олд-Бейли, их места располагались не на возвышении, в специальной галерее, но внизу, на одном уровне с ложей для прессы.

Затем офицер в униформе ввел в зал заседаний Стива Митчелла. И Стив, и офицер разместились в застекленной будке, в дальней от нас части зала, прямо за скамьями барристеров. Я обернулся и ободряюще улыбнулся Стиву. Он был очень бледен и, судя по всему, страшно нервничал. И, по моему предложению, надел на процесс синий блейзер и белую рубашку с галстуком — все эти вещи я купил специально для него в Ньюбери, в субботу. В судах требуется соблюдение формальностей, а потому большинство участников процесса были или в мантиях, или в строгих костюмах. Только члены жюри присяжных были в обычной повседневной одежде, это не возбранялось.

— Всем встать! — объявила секретарь суда. Все дружно поднялись со своих мест, и в зал заседаний вошел через заднюю дверцу судья. И поклонился присутствующим. Мы тоже приветствовали его кивками. И снова уселись на свои места. Процесс начался.

Но секретарь суда поднялась снова.

— Ответчик, встаньте, — сказала она. Стив встал.

— Вы Стивен Майлз Митчелл? — спросила она.

— Да, так и есть, — громко ответил Стив, голос его слегка приглушало стекло будки.

— Можете сесть, — сказала секретарь. И Стив сел.

— Вы представляете сторону защиты, мистер Мейсон? — громко спросил судья, и я так и подпрыгнул со своего места.

— Да, ваша честь.

— Как, по-вашему, сторона защиты не нуждается в подкреплении? — спросил судья.

То был завуалированный способ спросить меня, не считаю ли я, что королевский адвокат в данном случае был бы уместнее.

— Ваша честь, — ответил я, — формально сторону защиты в этом деле возглавляет сэр Джеймс Хорли, но он не смог прибыть сегодня, поскольку занят в другом деле, сроки рассмотрения которого истекают.

— Но вы не уведомили меня об этом, не попросили отсрочки, — в голосе его слышалась укоризна.

— Нет, ваша честь, — сказал я. — Потому как сэр Джеймс и я вместе готовились к этому процессу, и мой клиент согласился на то, чтоб я заменил на сегодня сэра Джеймса. — Не мог же я сказать судье, как обрадовался мой клиент, услышав, что Хорли сегодня не будет, о чем я сообщил ему утром, перед началом заседаний, в камере, находившейся в подвальном помещении.

— Довожу до вашего сведения и сведения вашего клиента, что данное обстоятельство не сможет послужить предлогом для пересмотра дела, если оно обернется против мистера Митчелла.

— Я понимаю это, ваша честь, — ответил я. — И мой клиент — тоже.

Стив Митчелл кивнул в знак согласия.

— Что ж, хорошо, — сказал судья. — Кстати, я говорил сегодня утром с сэром Джеймсом. Он позвонил и принес свои извинения.

Тогда почему, подумал я, ты с самого начала не попросил меня вести это дело, старый черт?

Команда обвинения взирала на меня с насмешливыми улыбками, преисполненными самодовольства. Я просто улыбнулся им в ответ.

— Ответчик, встаньте, — снова сказала секретарь.

Стив поднялся в своей клетке.

— Вы обвиняетесь в том, — начала секретарь, — что семнадцатого ноября 2008 года убили Хэмиша Джейми Барлоу, известного также как Скот Барлоу. Вы понимаете, в чем вас обвиняют?

— Да, — ответил Стив.

— Что можете сказать по поводу предъявленного вам обвинения? — спросила она.

— Невиновен, — уверенно ответил Стив. Затем начался процесс отбора присяжных и принесения ими присяги.

Все наблюдали за тем, как в зал вошла довольно разношерстная группа людей, все они разместились на скамьях с зеленой обивкой на дальней от меня стороне зала. Всего их было восемнадцать человек, отобранных наугад с помощью компьютера и вызванных в суд, хотели они того или нет. В отличие от Соединенных Штатов, здесь, в Англии, ни сторона защиты, ни сторона обвинения не должны были знать заранее, кто эти люди и где проживают. Нам не разрешалось задавать им вопросы, а с 1989 года сторона защиты не имела права возражать против того или иного члена жюри присяжных лишь на том основании, что ей не понравился покрой его пиджака или платья. Для того, чтобы отвести кандидатуру присяжного, требовались самые серьезные основания, и даже в этом случае судья мог проигнорировать отвод.

Вот секретарь суда начала вытаскивать из коробки карточки с именами присяжных, и двенадцать из восемнадцати по очереди заняли свои места в специально отведенной для них ложе слева от меня. А затем, так же по очереди, произнесли клятву, обещали рассматривать дело, руководствуясь исключительно свидетельствами и уликами.

Шестеро, которых не избрали, четыре женщины и двое мужчин, выглядели явно разочарованными. И судья отпустил их обратно, в совещательную комнату наверху, куда они и удалились с надеждой, что, может, в другом суде им повезет.

Итак, все было готово к главному действу.

Секретарь суда встала и зачитала вслух обвинительный акт для предварительного предъявления присяжным:

— В том, что семнадцатого ноября 2008 года Стивен Майлз Митчелл убил Хэмиша Джейми Барлоу, известного также как Скот Барлоу, в нарушение всех существующих законов.

— Уважаемые дамы и господа, члены жюри присяжных, — королевский адвокат стороны обвинения оказался на ногах раньше, чем секретарь суда успела сесть. — В этом деле вы услышите, как жестокая, непримиримая вражда, господствующая в мире скачек, достигла такого накала, что привела к чудовищному убийству одного жокея другим. Это история соперничества и мести, которая вышла за все общепризнанные рамки, существующие в любом виде спорта. — Он на секунду умолк перевести дух, а также найти на столе листок бумаги, в который заглянул, чтоб свериться, хотя, скорее всего, необходимости в том не было. — Члены жюри, вы услышите, как ответчик совершил преднамеренное убийство жертвы, глубоко вонзив несчастному в грудь металлические вилы с длинными и острыми зубцами, пронзив его сердце. Услышите, как ответчик утверждает, будто бы невиновен в этом ужасном убийстве, что его подставил или подставили некие неизвестные личности. Но доказательства, предъявленные вам, помогут убедиться, отгонят последние сомнения в том, что именно ответчик виновен в этом убийстве и что все его заявления о том, что его подставили, совершенно бессмысленны и не основаны ровным счетом ни на чем. Что они есть не что иное, как последнее прибежище мучимой страхом греховной души. — Он опустил листок бумаги на стол.

Да, силен, ничего не скажешь, подумал я. Слишком даже хорош. Чересчур мелодраматичен, на мой вкус, но это всегда срабатывает. Я видел, как некоторые члены жюри присяжных с отвращением косятся на стеклянную клетку, где сидел Стив.

Еще примерно час у него ушел на довольно детальное описание рассматриваемого дела, и к концу уже все присяжные взирали на Стива с нескрываемым презрением. Согласно английскому законодательству, сторона обвинения всегда выступает первой, стремясь убедить в своей правоте присяжных. Для защиты настанет свой черед, но позже. И я надеялся, что к этому времени появится нечто, что поможет мне пересилить позиции обвинения.

Судья объявил перерыв на ленч. И присяжные, и обвиняемый уже убедились в неспешном ходе процесса, особенно когда дело связано с убийством. Все остальные участники это и так знали.

Я отправился в камеру повидаться со Стивом.

— Господи, — пробормотал он. — Ты видел, как они на меня смотрели, эти присяжные? Они все считают меня виновным. У меня нет никакого шанса, ни единого! Так и хотелось крикнуть этому чертовому адвокату: ты грязный лжец!

— Успокойся, Стив, — сказал я. — В начале процесса всегда так. Мы еще свое возьмем, только чуть позже. — Я не стал говорить ему, что облегчение наступит не скоро. Станет еще хуже, когда сторона обвинения начнет вызывать своих свидетелей. — Ты лучше поешь. Увидимся в зале, когда заседание возобновится. И постарайся сохранять спокойствие. Помни, что я говорил тебе: не произноси ни единого слова. Молчи, и все! Если начнешь выступать, это произведет неблагоприятное впечатление на присяжных и раздражит судью. Так что прикуси язык и молчи. Понял меня?

Он кивнул.

— Чертовски трудно молчать, когда про тебя говорят такое…

— Понимаю, — кивнул я. — Но это очень важно. Ладно, скоро увидимся.

Я поднялся на лифте наверх и сделал несколько звонков по мобильному.

Телефон Никки не отвечал, тогда я позвонил Артуру.

— Ну, как оно там? — осведомился он.

— Как всегда в начале процесса, — ответил я.

— То есть скверно, да?

— Еще хуже. Никки Пейн не звонила?

— Кто? — спросил он.

— Никки Пейн, — повторил я. — Помощница солиситора из фирмы Брюса Лайджена. Обещала передать мне кое-что.

— Ах да, — сказал он. — Погодите секунду. — Я слышал, как он шуршит бумагами. — Вот. Просила передать, что раздобыла кое-что через посольство и теперь идет по следу. Вы поняли, о чем речь?

— Да, — ответил я. — Хорошо. И спасибо вам за гостиницу. Очень смешно.

— Просто хотел, чтоб вы чувствовали себя как дома, — со смехом заметил Артур.

Он зарезервировал для меня в Оксфорде номер в гостинице, расположенной в нескольких сотнях ярдов от здания суда. И, шутливо заметив, что я должен чувствовать себя там, как дома, имел в виду тот факт, что гостиницу эту перестроили из старого здания оксфордской тюрьмы, и не далее как в 1996 году там проживали совсем другие постояльцы. Номер мой располагался в крыле «А» бывшей кутузки, и там сохранились галереи и лестницы, а также ряд старых дверей в камеры. Все было переделано со вкусом и даже некоторым изяществом, но все равно интерьер напоминал старую викторианскую тюрьму, за исключением, пожалуй, ковров на полу. Номера были уютные, комфортабельные, но одну из камер решили оставить в прежнем виде, чтоб гости видели, в каких ужасных условиях содержались тут заключенные. И еще меня позабавил тот факт, что на завтрак тут подавали овсянку на воде.

— Если Никки вдруг объявится, передайте, пожалуйста, чтоб связалась со мной, — сказал я Артуру. — Хочу знать, как продвигаются дела.

— Хорошо, — ответил он. — Обязательно передам. Что-нибудь еще?

— Железное алиби для ответчика пришлось бы в самый раз.

— Посмотрим, что тут можно сделать, — усмехнулся он и повесил трубку.

Артур положительно должен сотворить настоящее чудо, подумал я, чтоб вытащить Митчелла из этой ямы.

Вторая половина дня выдалась не менее утомительной и удручающей, чем первая. Показания на протяжении двух с половиной часов давал один из главных свидетелей обвинения — офицер полиции, проводивший расследование. И лишь однажды судья объявил короткий, всего на несколько минут, перерыв, чтоб мы могли размять ноги и сходить в туалет. Мне так он пришелся как нельзя более кстати — проклятый корсет страшно давил на пах. Больше всего на свете мне хотелось сидеть на своем кресле-раскладушке из офиса, а не на сиденье с прямой жесткой спинкой.

Полицейский, то и дело сверяясь с записями в блокноте, изложил дело в хронологическом порядке с того момента, как полиция, прибыв в дом Барлоу, обнаружила там труп, и до восьми пятидесяти трех того же вечера, когда они арестовали Стива Митчелла. А затем столь же подробно описал расследование, в том числе допросы подозреваемого, результаты экспертиз, которые произвели криминалисты, исследовавшие сапоги Митчелла и его машину. Он дал трактовку полученным результатам, а затем добавил, что анализа ДНК не проводилось, поскольку у них не было эксперта в этой области.

Сторона обвинения поспешила заверить нас, что в нужное время они вызовут своего свидетеля, эксперта по ДНК, а также одного из криминалистов полиции, проводившего все эти исследования.

— Скажите, инспектор, — обратился к полицейскому королевский адвокат со стороны обвинения, — какая модель автомобиля принадлежала ответчику на момент убийства?

— «Ауди А-4», — ответил он. — Серебристый металлик.

— Так, — продолжил обвинитель. — Теперь скажите, инспектор, удалось ли вам в ходе расследования определить, была ли эта машина снабжена охранной системой сигнализации?

— Да, — ответил он. — Была.

— И нормально ли функционировала эта система, когда после задержания ответчика вы обследовали эту машину?

— Насколько я понял, да, — сказал полицейский.

— Вы нашли ключи от этого транспортного средства?

— Да, — ответил инспектор. — Два набора ключей были найдены в доме мистера Митчелла во время его ареста. Один находился при ответчике. В кармане брюк, на кольце вместе с другими ключами. А другой, — тут он снова заглянул в записную книжку, — находился в верхнем ящике письменного стола в кабинете мистера Митчелла.

— Вы консультировались с дилером от фирмы «Ауди», узнавали у него о ключах к этой модели автомобиля?

— Да, — снова кивнул полицейский. — Мне сообщили, что обычно при покупке новой машины владельцу выдаются два набора ключей, а любая замена или выдача дополнительного набора осуществляется только после строгой проверки.

— Кто-либо заказывал или получал дополнительные ключи к машине мистера Митчелла?

— Нет, — ответил полицейский. — Никто.

— И последнее, инспектор, — начал королевский адвокат с торжествующей улыбкой. — Скажи-Те, когда вы явились арестовывать мистера Митчелла, его машина была заперта?

— Да, — ответил он. — Заперта.

— Свидетель ваш, — обернулся ко мне представитель обвинения.

Я взглянул на настенные часы в зале. Двадцать минут пятого.

— Желаете начать перекрестный допрос завтра с утра, мистер Мейсон? — с надеждой спросил меня судья.

— Если можно, ваша честь, — ответил я, — мне хотелось бы задать несколько вопросов прямо сейчас.

Судья тоже посмотрел на часы.

— В вашем распоряжении десять минут.

— Благодарю, ваша честь. — Я развернулся к свидетелю, заглянул в бумаги. — Инспектор Мак-нил, будьте добры, расскажите суду, как полиция узнала, что мистер Барлоу был убит?

Он почему-то эту подробность опустил.

— Знаете, теперь уже не помню, когда и от кого услышал об этом, — уклончиво ответил полицейский.

— Я спросил, инспектор, не как вы лично узнали об этом, но каким образом и кем было информировано полицейское подразделение в целом?

— Кажется, кто-то позвонил в участок, сообщил, что видел в доме мистера Барлоу постороннего, — ответил он.

— Кто именно позвонил? — спросил я.

— Простите, но такой информацией я не располагаю.

— Но уж определенно, инспектор, все подобные звонки в полицию о происшествиях регистрируются, так или нет? Время звонка, фамилия человека, от которого он поступил?

— Да, обычно бывает так, — кивнул он.

— Так как же получилось, что у вас не сохранилось данных о том, кто именно звонил в полицию и сообщил, что в доме мистера Барлоу находится посторонний?

Он явно занервничал.

— Звонок поступил на телефон одного из гражданских служащих, в офис здания перед участком.

— Вы не находите это странным? — спросил я.

— Да, — ответил он.

— Номер, на который был сделан звонок, доступен любому? — спросил я.

— Насколько мне известно, нет.

— Не кажется ли вам странным, что звонок поступил не на общедоступный номер, у телефона не было устройства, позволяющего регистрировать подобные входящие звонки, не было записывающего устройства? Иными словами, не кажется ли вам, что звонивший хотел сохранить анонимность?

— Мистер Мейсон, — вмешался судья, — тут сразу три вопроса в одном.

— Прошу прощенья, ваша честь, — сказал я. — Инспектор Макнил, давайте попробуем рассуждать логически. Получается, что до того момента, как полиция прибыла в дом мистера Барлоу и обнаружила там его тело, кто-то еще знал, что мистер Барлоу мертв. Не кажется ли вам, что этот кто-то, будь это один человек или несколько, и совершил убийство?

— Ну, наверное, так, — ответил он.

— Скажите, инспектор, сколько лет вы прослужили детективом в полиции?

— Пятнадцать.

И как часто за эти пятнадцать лет, — продолжал я, — вы получали анонимные телефонные звонки, которые невозможно зарегистрировать, с сообщением, что некто вторгся в дом человека? И затем, приехав туда, вы обнаруживали жертву убийства вместе с целым набором инкриминирующих доказательств?

— Довольно, мистер Мейсон, — сказал судья.

— Слушаюсь, ваша честь, — вежливо сказал я и опустился на свое место. То была лишь незначительная, но все же победа за день сплошных плохих новостей.

— Суд возобновит слушания завтра в десять утра, — объявил судья.

— Всем встать.

В понедельник вечером Элеонор в Оксфорд так и не приехала. С одной стороны, я ощутил некоторое облегчение, но в целом был разочарован. Вернувшись в гостиницу после суда, улегся на постель, спина ныла, голова гудела от напряжения. Вскоре головная боль переросла в настоящий приступ мигрени.

Давненько не страдал я от столь сильной головной боли, уже начал забывать, как страшно болят глаза под закрытыми веками. На протяжении целых трех недель после падения с лошади в Челтенхеме я страдал именно от таких приступов и знал, что единственный способ унять эту боль — это принять горизонтальное положение и пролежать в постели несколько часов. Пара таблеток парацетамола пришлись кстати, но я допустил промашку, забыл сильнодействующие пилюли на основе кодеина дома. Они так и остались в одном из шкафчиков в ванной.

В какой-то момент я, очевидно, задремал. И разбудил меня звонок телефона.

— Да? — буркнул я в трубку, пытаясь сесть. Мешал корсет.

— Мистер Мейсон? — произнес женский голос.

— Да, это я.

— Это Никки Пейн, — сказала она. — Побывала в Министерстве внутренних дел и южноафриканском посольстве, как вы велели, но ни в одном из этих учреждений никаких записей о гражданине по имени Джек Ренсбург не имеется. Есть один, но только звать его Жак ван Ренсбург. Вернее, не один, а целых трое Жаков ван Ренсбургов, проживающих в Англии. Очевидно, ван Ренсбург — весьма распространенная фамилия в ЮАР. Судя по всему, да.

— Двое южноафриканцев по имени Жак ван Ренсбург проживают здесь, в Англии, учатся в университетах, у них студенческие визы. Один в Дареме, второй скоро окончит Кембридж, оба находятся здесь два года.

Возможно, подумал я, что Жак, которого мы разыскиваем, оставил работу с лошадьми и решил целиком посвятить себя науке. Возможно, но весьма сомнительно.

— Ну а третий? — спросил я.

— Его виза просрочена, но, похоже, он все еще здесь, хотя и разрешение на работу кончилось вместе с визой. Хотя такое часто случается. Вот и все, что у меня есть на данный момент.

— Молодец, отличная работа, — похвалил я ее.

— Но я еще не закончила, — сказала она. — Один очень милый парень из посольства занялся поисками третьего Жака в Южной Африке на тот случай, если тому удалось вернуться на родину, минуя Министерство внутренних дел. Они не слишком тщательно хранят документы людей, покинувших территорию Великобритании, их заботят только те, кто прибыл.

Что правда, то правда, подумал я. Никакая служба иммиграции не станет проверять твой паспорт на выезде, зато на въезде просто замучают. А в аэропортах проверяют паспорта пассажиров лишь с целью убедиться, что там значатся те же имена и фамилии, что и в билетах.

— А фото ты ему показывала? — спросил я.

— Конечно, — ответила Никки. — Мой друг из посольства пытается сейчас раздобыть мне копию паспорта Жака ван Ренсбурга со снимком, ее должны выслать из Претории, тогда и узнаю, он это или нет.

— Молодец, — сказал я. — Ладно, звони завтра, если что раздобудешь.

Она повесила трубку, я откинулся на подушку. Головная боль немного унялась, но я решил поваляться еще. Закрыл глаза и задремал снова.

И тут опять зазвонил телефон на тумбочке, снова меня разбудил. Черт, неужели нельзя дать человеку хоть немного покоя?..

— Алло? — раздраженно бросил я в трубку.

— Сделай все, чтоб проиграть дело, — прошелестел голос.

И тут я окончательно проснулся.

— Кто ты? — громко спросил я.

— Да неважно, кто, — ответил все тот же шепоток. — Делай, что тебе говорят.

И он отключился.