"Давид Шраер-Петров. В Камышах" - читать интересную книгу автора

Архитектору. Ну кто он был? Исполнитель моих фантеллических идей. Когда
вдохновение рождает эмцеквадрат. Никаких атомов. Реактивных топлив. Энергий
солнца. Ну если моe диковинное свойство сродни звeздному, тогда? А эти -
хозяева Замка? Они пожелали. Пожелали согласиться со мной. Или пожелали
плыть? Я точно не знаю, но ни в хозяевах Замка, ни в Архитекторе не было
фантеллизма. А в Скалапендре? Вот она лежит на спине. Самая солнечная. Самая
зловещая. Способная переходить. Кого винить? Архитектора?
Он умер. Подозревали Скалапендру. Допрашивали. Кончилось изгнанием из
Замка. И отлучением меня. Хотя был приближен. Элитарен. Жена всe-таки. Я
взял еe на поруки. Прошлые заслуги. Незапятнанность. А кто знает, что
произошло между Пэн и Архитектором? Странная моя Ля. Скала. Единственное,
что я понял - это еe свойство, родственное моему, ограничено Камышами. Как и
моe - Великим Пространством. За пределами - мы обыкновенные пляжники. И
никаких переходов. Фантеллизм словно смывается. У Скалапендры - вне Камышей.
У меня - за пределами Великого Пространства. Она это знает. И я испытал в
Гонолулу. Жрал, пил, таращился. И ни шевеления в темени. Где погреблeн
третий глаз.
"Деточки, это вы всe зря вибрируете, опять вползает в научный диспут
Лиловый. - У нас в подвале слух прошeл, что Камышам скоро - хана!" "Рогуля!"
зовeт Пэн. Я на подхвате. Все приходят в возбуждение. От слов Лилового. От
особенного выкрика-призыва Скалапендры. От еe восхитительных лопаток на
стебельке позвоночника. Листьев. Или лопаток турбинки на ручейке. И
убегающей к ягодицам светотени. "Этого быть не может. Нельзя нам без
Камышей. Заткнись, Лиловый!" "Я только шары подбираю, милая Скала,"
поголубел Лиловый. "Мои каналы!" ахнул Смычок. "Информация должна быть
достоверной, иначе она есть дезинформация," щeлкнул пластмассой и железом
Челюсть.
Слова Лилового запали. Ночью в мансарде Пэн ластилась ко мне: "Давай,
как прежде. До всего. Обними меня. Не бойся." Я и не боялся. Я знал, что
способность жалить, фантеллизм Ла ограничен Камышами. Наша мансарда в
чухонской дачке. Среди старого города. В глубине яблоневого сада. Одной
рукой я держал яблоко. Перед губами Пэн. А другой - ласкал еe груди. И
прикасался к ним губами. И притрагивался зубами. "Ты яблоко. Белый налив. Я,
я тебя..." "Боишься?"" "Тебя - нет." "Гулeныш мой. Любимый. Ты один у меня."
"А... я хотел спросить другое. - А... Камыши?" Она поняла про другое. Про
другого. Но поняла и правду вопроса. "Ты и Камыши." "А кто любимее?" Она
толкнула меня коленями в живот и увлекла в себя. "Ты - Камыши-" лепетала
она, пока могла что-то произносить, пока не засмеялась и не заплакала
одновременно.
Под утро я знал всe. Вернее, про еe роман с Архитектором я знал и
раньше. Не надо быть фантеллистом, чтобы увидеть в глазах женщины отчуждение
и страсть. Я это видел целый год, пока достраивался Замок. Те самые детали,
которые превращали его в Корабль. В Корабль, способный преодолевать даже
сушу. Хозяева торопили. Мои фантеллические способности были напряжены до
предела. И в этом тоже крылась причина моего охлаждения к Ля. И еe,
соответственно, ко мне. Я не могу в такие периоды ничего, кроме созидания
перехода. Фантеллизм и земная любовь несовместимы.
Но ведь и она знала, что с Архитектором - ненадолго. Что это пройдeт. А
он вообразил. Нацелился. Я ведь по-простоте душевной открыл ему возможности
Замка, ставшего Кораблeм. Она знала, что ей не жить без Камышей. А мне без