"Николай Николаевич Штучкин. Грозное небо Москвы (про войну)" - читать интересную книгу автора

отстал, потерялся из виду.
Зато я быстро нагоняю командира звена. Очевидно, на моем самолете очень
сильный мотор - так заметно сближаюсь с ведущим. Теперь-то он от меня не
уйдет! Но мне надо быть похитрее: если я настигну его очень быстро, не
видать мне моего самолета. Отберет да еще отругает. Не уважаешь, скажет,
своего командира, на хорошую машину сел и молчишь. А я лично мыслю иначе:
командира и надо сажать на плохую, на старую, чтобы не бросал своих
подчиненных. Но почему он идет по прямой? Пора бы уже назад - километров
шестьдесят поди отмахали от зоны. Неожиданно вижу: с разворота влево Шевчук
по кому-то ведет огонь. В дымных лентах мелькают зеленые искры. Опускаю нос
самолета... и не верю своим глазам: прямо передо мной - бомбовозы, четыре
Хе-111. Огромные, неповоротливые, серовато-желтого цвета, вроде нашего
штабного автобуса.
Кажется, я нахожусь в положении, явно невыгодном, Для победы надо иметь
превосходство и прежде всего тактическое. А его-то и нет. Скорости "Чайки" и
"хейнкеля" почти одинаковы, а высотой для свободы маневра я запастись не
успел. Лезу прямо в строй бомбовозов, и мой самолет - отличная цель сразу
для всех фашистских стрелков. Они уже бьют. Дымные трассы, будто живые,
тянутся к моему самолету. Я слышу удары, чувствую их: "Чайка" принимает в
себя раскаленный металл.
Быстро включаю оружие, не целясь, жму на гашетки! Промахнуться почти
невозможно - так самолеты близко. Мелькает мысль: как быть дальше? Бить
сразу по всем, неприцельно, это, конечно, не дело. Решаю: надо отойти вправо
и, прикрываясь солнцем, ударить крайнего. Бой будет результативнее. Но как
отойдешь, если я сблизился до предела? Стоит только свернуть, подставить
незащищенный живот самолета, как сразу подобьют. Пронестись. над строем
фашистов? Нельзя, мала скорость. Пока над ними будешь идти, расстреляют.
Бросить машину вниз? Тоже не выход из положения. Есть только один и,
пожалуй, единственно правильный выход: прикрываясь мотором, будто щитом,
сделать скольжение вправо и вниз. Так я и делаю.
Условия изменились: по мне бьют не четыре фашистских стрелка, а только
один. "Если атаковать вдвоем, одновременно слева и справа, - думаю я, - то
фашисты рассредоточат огонь..." Но где он, Шевчук? Быстро осматриваюсь. Нет,
не вижу. Может, он тоже справа? Накреняю машину вправо... Подо мной, едва не
задев за крыло, проносится огненный шнур - это стреляет Шевчук. Бросаюсь
вверх почти инстинктивно. Мгновение - и ниже меня пулей проносится "Чайка".
Только и не хватало, чтобы мы, боевая пара, столкнулись на глазах у
фашистов.
Доворот влево, машина врага в прицеле, жму на гашетку. Дымные трассы
впиваются в огромное тело правофланговой машины, гаснут, будто попав в
холодную воду. Это я вижу Отчетливо. Мне даже кажется, что огненный смерч,
рвущийся из моих пулеметов, разрежет фашиста надвое, превратит его в
пылающий факел, но... бомбардировщик упрямо идет вперед, как ни в чем не
бывало. На секунду даю отдохнуть пулеметам, чтобы не расплавить стволы. И
вдруг замечаю: "хейнкель" кренится влево...
Неужели победа? Воображение рисует картину: перевернувшись,
бомбардировщик неуклюже пойдет к земле, распуская хвост черного дыма, в
какой-то момент растворится на фоне темного леса, потом полыхнет взрыв,
поднимется столб черного дыма.
Нет, "хейнкель" не падает, по-прежнему идет, накренившись. Меня же