"Александр Шубин. АнтиТеррор Сталина" - читать интересную книгу автора

существовало". Показания Якубовича и ряда других меньшевиков и эсеров были
получены в результате физического воздействия: избиений, удушений, отправки
в карцер в холодную или жаркую погоду, лишения сна. Якубович утверждает, что
дольше всех держались он и А. Гинзбург, и даже попытались покончить с собой.
И, только узнав, что все уже сдались, а также под воздействием пытки
бессонницей, Якубович стал давать нужные показания.[9] Утверждение Якубовича
о том, что он сдался последним, не совсем точно: Якубович и Гинзбург
"сломались" в декабре 1930 г. и сразу стали давать показания в соответствии
со сценарием следствия, в то время как один из основных обвиняемых Суханов в
декабре еще давал показания, расходившиеся с версией следствия.
По утверждению Якубовича, наиболее активно из меньшевиков со следствием
сотрудничали В. Громан и К. Петунин, которым обещали скорую реабилитацию.
Громана следователи к тому же подпаивали (в 1937-1938 гг. этот метод
парализации воли, возможно, применялся также к склонному выпить А. Рыкову).
После процесса Громан громогласно восклицал: "Обманули! Обманули!"[10] А вот
Рамзина, который нигде не кричал об обмане, не обманули. Он тихо подождал и
получил работу по специальности, реабилитацию, а потом и государственную
премию. Петунин помог следствию разработать классическую схему
меньшевистского заговора, в которой члены организации красиво распределялись
между ведомствами. Но потом под давлением показаний меньшевиков эту схему
придется изменить, сквозь нее проступит какая-то другая реальность...
Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении
истины. Почему? Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в
связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял "Московское
бюро РСДРП". Однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых,
получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было
подписать, Якубович как-то воскликнул: "Но поймите, что этого никогда не
было, и не могло быть". На это следователь ответил: "Я знаю, что не было, но
"Москва" требует". В-треть-их, работа специалистов проходила под бдительным
контролем коммунистических руководителей, таких, как Дзержинский, Микоян и
др. Они после придирчивого анализа "вредительских" предложений спецов
утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: "Что
же, все были слепы, кроме меня?"1 Действительно, признания во вредительстве
без конкретных актов диверсий и террора - явный признак фальсификации.
В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у
следователей в "Союзное бюро", чтобы умереть не как уголовник, а как
"политический". Показания Тейтельбаума о взяточничестве были уничтожены.
В-пятых, схема следствия была плохо скроена. Самым слабым местом стал "визит
Р. Абрамовича в СССР". Хотя были другие эмиссары меньшевиков, задержанные
ОГПУ, известный меньшевистский лидер Абрамович должен был придать
организации больший вес. Но выяснилось, что в СССР Абрамович не был (во
всяком случае, это он сумел доказать в германском суде). Когда выяснилось,
что ОГПУ ошиблось с Абрамовичем, схема не стала пересматриваться. В-шестых,
председатель суда Н. Крыленко, хорошо знавший Якубовича, побеседовал с ним
перед процессом, сказав следующее: "Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в
чем не виноваты... Вы будете подтверждать данные на следствии показания.
Это - наш с Вами партийный долг. На процессе могут возникнуть непредвиденные
осложнения. Я буду рассчитывать на Вас". Этот призыв помог Якубовичу
покончить с собственными колебаниями - не сорвать ли процесс. Нет, нельзя,
ведь этим можно "ударить в спину" СССР. Нельзя этого делать в такой тяжелой