"Василий Макарович Шукшин. Я пришел дать вам волю" - читать интересную книгу автора

- Заводи! Веселую!
- Э-у-а!.. Ат-тя! - Громадина казачина Кондрат припечатал ладонь к
доске... А петь не умел.
Грянули заводилы, умелые, давно слаженные в песне:

Ох, по рюмочке пьем,
Да по другой мы, братцы, ждем;
Как хозяин говорит:
За кого мы будем пить?..

- Ат-тя! - опять взыграла душа Кондрата, он дал по доске кулаком. -
Чего бы исделать?

А хозяин говорит:
Ох, за тех мы будем пить, -
За военных молодцов,
За донских казаков.
Не в Казани, не в Рязани,
В славной Астрахани...

Кто-то так свистнул, аж в ушах зачесалось. Не у одного Кондрата душа
заходила, запросилась на волю. Охота стало как-нибудь вывихнуться, мощью
своей устрашить - заорать, что ли, или одолеть кого-нибудь.
В другом конце подняли другую песню, переорали:

А уж вы, гусельки мои, гусли звонкие,
Вы сыграйте-ка мне песню новую!
Как во полюшке, во полянушке
Там жила да была молодая вдова,
Ух-ха-а! Ух-х!..

- Батька, губи песню! - заорали со всех сторон.
Забеспокоилась, забеспокоилась тыща; большинство, особенно молодые,
не пели - смотрели с нетерпением на атамана. Но песня еще жила, и батька
не замечал, не хотел замечать нетерпения молодых. Песня еще жила, еще
могла окрепнуть.

Ох, вдовою жила - горе мыкала,
А как замуж пошла - слез прибавила;
Прожила вдова ровно тридцать лет,
Ровно тридцать лет, еще три года...

- Батька, не надо про вдову, а то мне ее жалко. А то зареву-у!.. -
Кондрат закрутил головой и опять трахнул по доске. - Заплачу-у!..
- Добре лу укусили, казаченьки?! - спросил атаман.
- Добре, батька! - гаркнули. И ждали чего-то еще. А батька все никак
не замечал этого их нетерпения. Все не замечал.
- Не томи, батька, - сказал негромко Иван Черноярец, - а то правда
заревут. Давай уж...
Степан усмехнулся, глянул на казаков... Его, как видно, самого