"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

переговоры далеко не завершены, поезд трогается, сопровождаемый медленной
разочарованной толпою, которая долго провожает его, покуда в конце концов не
рассеивается.
Улица, на мгновение стеснившаяся в импровизированный этот вокзал,
исполненный сумерек и зова дальних дорог, снова проясняется, делается шире и
снова пропускает по своему руслу беспечную однообразную толпу гуляющих,
которая в гомоне разговоров дефилирует вдоль магазинных витрин, грязных этих
и серых четвероугольников с безвкусными товарами, большими восковыми
манекенами и парикмахерскими куклами. Вызывающе одетые, в длинных кружевных
платьях проходят проститутки. Впрочем, это могут быть и жены парикмахеров
или капельмейстеров из кофеен. Они идут хищной, плавной поступью, имея в
недобрых, испорченных лицах незначительный изъянец, каковой совершенно их
зачеркивает; они или косят черным кривым косением, или у них разорванные
рты, или даже отсутствует кончик носа.
Жители города горды миазмами развращенности, какие источает улица
Крокодилов. У нас нет нужды ни в чем себе отказывать, заносчиво полагают
они, мы можем себе позволить и настоящий разврат большого города. Еще они
считают, что каждая женщина в этом квартале кокотка. И в самом деле, стоит
обратить на какую-нибудь внимание - сразу встречаешь тот пристальный,
липкий, щекочущий взгляд, который замораживает нас в сладостной уверенности.
Даже здешние школьницы носят банты каким-то особенным образом, ставят
своеобразным манером стройные ноги, и в глазах их нечистая порча, в коей
заложен преформический грядущий порок.
И все же... и все же следует ли нам открывать последний секрет
квартала, тщательно скрываемую тайну улицы Крокодилов?
Неоднократно в продолжение нашей реляции подавали мы определенные
остерегающие знаки, по возможности деликатно высказывая свои оговорки. Так
что внимательный читатель не окажется неподготовленным к последнему повороту
событий. Мы поминали имитативный и иллюзорный характер квартала, но у
подобных определений слишком окончательный и решительный смысл, чтобы
обозначить половинчатый и нерешительный характер действительности.
В языке нашем нет определений, которые хоть как-то различили бы степень
реальности, определили бы ее насыщенность. Скажем не обинуясь: фатально для
квартала, что в нем ничто не довершается, ничто не доходит до своего
дефинитивума, все реализуемые намерения повисают в воздухе, все жесты
исчерпываются до поры и не могут сойти с некоей мертвой точки. Мы уже могли
заметить обильность и расточительность упований, проектов и предвосхищений,
какие свойственны кварталу. Они не что иное, как ферментация устремлений, до
времени неуемная, а потому бессильная и пустая. В атмосфере небывалой
доступности прорастает тут всякая малейшая прихоть, мимолетное напряжение
набухает и разрастается в пустой раздутый нарост, восходит серая и легкая
вегетация пушистых чертополохов, бесцветных мохнатых маков, сотканная из
невесомой пелены бреда и гашиша. Надо всем кварталом витает ленивый и
непристойный флюид греха, и дома, магазины, люди порою кажутся спазмой на
его горячечном теле, гусиной кожей на его фебрильных грезах. Нигде, как
здесь, не ощущаем мы угрозу возможностей, потрясенные близостью свершения,
побледневшие и бессильные упоительной робостью осуществимости. Но на этом
все и кончается.
Превысив некий уровень напряжения, прилив останавливается и отступает,
настроение отцветает и гаснет, возможности увядают, чтобы кануть в небытие,