"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

соблюдался образцовый порядок, наводимый Аделей с помощью воска и щеток.
Мебель была покрыта чехлами; все предметы домашнего обихода подчинились
железной дисциплине, какую завела Аделя. Только пучок павлиньих перьев,
стоявших в вазе на комоде, не давал себя обуздать. Это был элемент
своевольный, опасный, чем-то неуловимо революционный, точно разбушевавшийся
класс гимназисток, как бы исполненных набожности во взглядах, а под спудом -
развратного своеволия. Перья эти по целым дням сверлили и буравили дыры в
стенах, моргали, наседали друг на дружку, трепеща ресницами и приложив палец
к губам, хихикающие и шаловливые. Они наполняли комнату щебетом и шепотом,
рассыпались бабочками возле разлапой люстры, тыкались цветною толпой в
матовые постаревшие зеркала, отвыкшие от движения и веселья, заглядывали в
замочные скважины. Даже в присутствии матери, лежавшей с обвязанной головой
на софе, они не знали удержу, строили глазки, подавали друг другу знаки,
переговаривались немым цветным алфавитом, исполненным секретных смыслов.
Меня выводила из себя эта издевательская солидарность, этот мельтешащий за
моей спиной сговор. Прижав колени к софе, на которой лежала мать, исследуя
двумя пальцами, словно бы в задумчивости, приятную на ощупь материю ее
шлафрока, я как бы невзначай сказал: - Мне давно хочется тебя спросить:
правда ли, что это он? - И, хотя я даже не глянул на кондора, мать сразу
догадалась, совершенно смешалась и опустила глаза. Я намеренно помедлил
какое-то время, чтобы погурманствовать ее замешательством, а затем,
сдерживая нарастающий гнев, совершенно спокойно спросил: - Какой смысл тогда
имеют все эти сплетни и ложь, которые ты распространяешь об отце?
Однако черты ее, в первый момент как бы в панике распавшиеся, снова
стали приходить в порядок.- Какая ложь? - спросила она, моргая, причем глаза
ее были пусты и налиты темною голубизной без белка,- Я слышал ее от Адели,-
продолжил я,- но знаю, что исходит она от тебя; я хочу знать правду.
Губы ее слегка дрожали, зрачки, уходя от моего взгляда, сместились к
уголкам глаз.- Я не лгала,- сказала она, а губы ее набухли и сделались
заодно маленькими. Я понял, что она кокетничает со мною, как женщина с
мужчиной.- Насчет тараканов это правда, сам помнишь...- Я смешался. Я
действительно помнил нашествие тараканов, половодье черного копошенья,
наполнявшее ночную темноту паучиной беготней. Все щели были полны
вздрагивающих усов, каждый паз готов был внезапно выстрелить тараканом,
всякая трещина между половиц могла породить черную молнию, метнувшуюся
безумным зигзагом по полу. Ах, это дикое безумие паники, прочерченное
блестящей черной линией на классной доске пола. Ах, отчаянные крики отца,
прыгающего со стула на стул с дротиком в руке. Не принимая ни еды, ни питья,
с горячечными пятнами на лице, с конвульсией омерзения, врезанной у рта,
отец мой сделался совершенно дик. Было ясно, что никакой организм не сможет
долго выдержать накал подобной ненависти. Жуткое отвращение сделало отцово
лицо застывшей трагической маской, и только зрачки, упрятанные за нижним
веком, затаились в дозоре, напряженные в вечной настороженности, точно
тетивы. С диким воплем срывался он вдруг со стула, кидался вслепую в угол
комнаты и вот уже возносил дротик, на котором насаженный огромный таракан
отчаянно перебирал путаницей своих ножек. Но тут отцу, бледному от ужаса,
приходила на помощь Аделя и отнимала пику с наколотым трофеем, дабы утопить
оный в лохани. Уже в то время я не мог бы сказать, запечатлелись во мне эти
картины рассказами Адели или я сам был их свидетелем. Мой отец уже тогда
утерял защитную реакцию, какая упасает людей здоровых от последствий