"Бруно Шульц. Коричневые лавки " - читать интересную книгу автора

потекли сквозь ночи. Черные их, поблескивающие, говорливые скопища обложили
город. Ночами шевелился темный этот гул утвари и напирал, словно полчища
говорливых рыб, неудержимый набег бранчливых чердаков и несущих околесицу
лоханей.
Диндоня доньями, громоздились ведра, бочки, бидоны, гундосили
заглиненные кадки печников, старые шляпищи и цилиндры щеголей карабкались
друг на друга, воздвигаясь колоннами до неба, а затем обрушиваясь.
И все бестолково стучали шпеньками деревянных языков, неумело смалывали
в деревянных ртах невнятицу проклятий и поношений, глумились грязью по всем
пределам ночи. И докощунствовались, допроклинались.
Выкликнутые кваканьем сосудов, рассудачившихся от края и до края,
подошли наконец караваны, подтянулись могучие таборы ветра и встали над
ночью. Огромный обозище, черный подвижный амфитеатр стал подступать могучими
кольцами к городу. И воцарилась тьма необъятная, взъяренная ветром
небывалым, и безумела три дня и три ночи...
- В школу сегодня не ходи,- сказала мать утром,- на дворе страшный
ветер.
По комнате разносился тонкий креп дыма, пахнущий живицей. Печь завывала
и свистела, словно бы в ней сидела на цепи целая свора псов или
демонов. Большая
мазня, намалеванная на ее выпяченном брюхе, строила разноцветные рожи и
фанта-
стилась надутыми щеками.
Я подбежал босиком к окну. Небо во всю ширь было раздуто ветрами.
Серебристо-белое и просторное, исчерченное силовыми линиями, стянутое
жесткими бороздами, словно бы застывшими жилами олова и свинца, и оттого
готовое лопнуть, поде' ленное на энергетические поля и подрагивающее от
напряжений, оно было исполнено подспудной динамики. В нем начертались
диаграммы бури, а та, сама незримая и неуловимая, заряжала округу
могуществом.
Ее было не увидать. Она узнавалась по домам, по кровлям, в которые
врывалась своей яростью. Чердаки, казалось, разрастались один за другим и
взрывались безумием, едва вступала в них ее сила.
Она оголяла стогны, оставляя после себя на улицах белую пустоту,
подметая дочиста пространство площади. Разве что кое-где гнулся под нею и
трепыхался, вцепившись в угол дома, одинокий прохожий. Вся рыночная площадь,
казалось, выпучивалась и лоснилась пустой лысиной под ее могучими
пролетаниями.
На небе ветер выдул холодные и мертвые цвета, медно-зеленые, желтые и
лиловые полосы, далекие своды и аркады своего лабиринта. Крыши под небесами,
черные и кривые, стояли в нетерпении и ожидании. Те, в которые вступил
вихорь, восставали во вдохновении, перерастали соседние домы и
пророчествовали под взвихренным небом. Затем они опадали и унимались, не
умея долее удержать могучее дыхание, летевшее дальше и наполнявшее все
пространство шумом и ужасанием. И другие еще восставали, вопия в пароксизме
ясновидения, и благовествовали.
Огромные буки у костела стояли с вознесенными руками, словно свидетели
невероятных откровений, и кричали, кричали.
А в отдаленье, за крышами площади, видел я брандмауэры - нагие торцовые
стены предместья. Они карабкались один на Другой и росли изумленные и