"Бруно Шульц. Санатория под клепсидрой" - читать интересную книгу автора

дерев, плывущий траурным крепом, в котором тьма накипает и вырождается, а
тишина за годы немоты залеживается и фантасмагорически бродит, точно в
старых позабытых пустых винных бочках.
Так, блуждая без дороги в черном плюше парков, они сходятся наконец на
одинокой поляне, под распоследним пурпуром зари, над прудом, который от века
зарастает черной тиной, и на обветшалой балюстраде, где-то на рубеже
времени, у задней калитки мира снова находят друг друга в каком-нибудь давно
минувшем времени, в далеком предсуществовании, и, угодив в не свое время, в
костюмах ушедших веков, рыдают над муслином какого-нибудь шлейфа и
достигают, взбираясь к недостижимым клятвам и восходя по ступеням
исступления, вершин каких-то и границ, за которыми уже одна смерть и
оцепенелость ненареченного упоенья.

XVII

Что оно такое - весенние сумерки?
Достигли мы сути или дальше дороги нет? Мы у скончания наших слов,
которые кажутся здесь примстившимися, бредовыми и темными. Но лишь за их
рубежом начинается то, что в весне необъятно и невыразимо. Мистерия сумерек!
Только за нашими словами, куда сила нашей магии уже не достигает, шумит
темная эта, неохватная стихия. Слово распадается тут на элементы и
самораспускается, возвращается в этимологию, снова уходит в глубину, в
темный свой корень. Как это в глубину? Мы понимаем такое буквально. Вот
смеркается, слова наши пропадают в непонятных ассоциациях: Ахерон, Оркус,
Преисподняя... Чувствуете, как от всего этого темнеет, как сыплет
кротовиной, как повеяло ямой, погребом, могилой? Что оно такое - весенние
сумерки? Снова мы ставим свой вопрос, беспокойный этот рефрен наших
упований, на который нет ответа.
Когда корни деревьев желают говорить, когда под дерном с избытком
накоплено прошлого - давних повестей, стародавних гишторий, когда
перенаберется под корнями сбивчивого шепота, бессвязного бормотания и того
темного, без дыхания, что было до всякого слова, - тогда древесная кора
чернеет и коряво распадается толстыми чешуинами, плотными пластами, темными
порами открывая сердцевину, словно медвежью шкуру. Погрузи лицо в пушистый
этот мех сумерек, и станет на какое-то время вовсе темно, глухо и
бездыханно, как под крышкой. Тогда надо приставить пиявками глаза к
наичернейшему мраку, совершить над ними легкое насилие, протиснуть сквозь
непроницаемое, протолкнуть насквозь через глухую почву - и окажемся у меты,
по ту сторону вещей. Мы в глубинах, в Преисподней. И видим...
Здесь вовсе не темно, как можно предположить. Напротив - недра сплошь
пульсируют светом. Так и должно быть - внутренний свет корней, путаная
фосфоресценция, слабые жилки свечения, которыми промраморена темнота,
блуждающее светоносное мерцание субстанций. В точности как, когда спим,
отъединенные от мира, безнадежно заплутавшие в глубокой интроверсии, на
обратном пути к себе - мы тоже видим, отчетливо видим под закрытыми веками,
ибо мысли тогда щепой воспламеняются внутри нас и, вспыхивая от узелка к
узелку, призрачно бегут по длинным запальным фитилям. Так происходит в нас
регрессия по всему направлению, отступление вглубь, обратная дорога к
корням. Так ветвимся мы в этой глуби анамнезом, дергаясь от охвативших нас
подземных судорог, грезим подкожно по всей сновидящей поверхности. Ибо