"Юлиан Шульмейстер. Служители ада " - читать интересную книгу автора

тоном:
- По нынешним временам вам, евреям, надо прятаться от справедливого
народного гнева, а эта квартира всем колет глаза, тут проживать не советую.
Ворвутся - убьют, и за это их только похвалят. Честно говоря, и мне не по
душе хитрые еврейские козни, но убийства противоречат христианской морали, а
я христианин. Во имя Иисуса Христа и пресвятой девы Марии готов совершить
богоугодное дело - спасу от неминуемой смерти. Переселяйтесь на мой пятый
этаж: сухая комната, кухня, отдельный туалет и место для ванны. Только
место! Не моя вина, что пан управляющий домом не захотел установить ванну. А
я, так уж и быть, переберусь в вашу квартиру. Конечно, мебель квартир
остается на прежних местах. Зато я позабочусь о вас, буду покупать, что
попросите, не надо будет рисковать своей жизнью на улицах.
Отвратительно сочетаются у Мальковского показная вежливость, въевшаяся
рабской привычкой в его робкую душу, и наглость "сверхчеловека" - новая
роль, которую начал разыгрывать. Примитивно разыгрывает, надеется не на свою
силу, а на силу улицы, и прежде всего на трусость и беспомощность Ротфельда.
Сообщение Мальковского не усилило страх, он, Ротфельд, и так доведен до
предела. Возмущает наглость презренного типа, тоже хочет нажиться на
еврейской беде. А почему бы и нет? Кто может, тот рвет. Кто может! А этот не
сможет! На улицах развешено новое объявление немецких властей, запрещающее
евреям продавать и передавать христианам торговые и промышленные помещения и
оборудование, имущество и квартиры. Немцы сами зарятся на еврейское
достояние, и сегодня это оградит от других грабителей. От всяких грабителей,
и таких, как Мальковский.
- Видно, так увлеклись "забавой" с евреем, что не прочли нового
распоряжения немецких властей, строжайше запрещающего делать то, что вы
предлагаете. Смею ли подводить такого достойного пана?! Не дай бог, узнают
немецкие власти и расправятся с паном похуже, чем толпа с тем евреем на
улице.
Мальковский ничего не ответил, только подумал: "Ну погоди, хитрый
жидюга, отольются насмешки кровавыми слезами".
Ушел Мальковский, хлопнул дверью, а всегда вежливо закрывал, с
поклоном, "Будет мстить! - уже жалеет, что так разговаривал с негодяем. -
Надо было повежливей: не то время, чтобы наживать лишних врагов, даже
таких...". Снова звонок! Неужели Мальковский вернулся? С кем и зачем?! И
нельзя не открыть, может быть хуже.
Подошел к двери, спрашивает через цепочку:
- Кто звонит?
- Это я, пан Сенькович!
Слава богу! Интеллигентный, приличный, относится с неподдельным
сочувствием. Впустил пана Сеньковича, остановились в прихожей.
- Пан Ротфельд, читали новый немецкий приказ о сдаче радиоприемников?..
Не читали, так я и думал. Надо немедленно сдать приемник в участок полиции,
иначе будут крупные неприятности.
Откланялся пап Сенькович и вышел. Глядит Ротфельд на радиоприемник и не
знает как быть. Надо нести в полицию, пугают встречи на улицах, еще больше
пугает невыполнение приказа властей.
С непривычной тяжестью вышел на улицу, сразу столкнулся с тремя сизыми
лицами, источающими тошнотворные алкогольные запахи. Замутило, страх усилили
желто-голубые ленты на лацканах.