"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

- Далековато шагать придется, - имея в виду расстояние до линии фронта,
сказал Аркадий. - Неделя, а то и побольше... Забирайте бортпаек. Приборы
разбить! Ну и все остальное...
- Проще поджечь.
- Костер опасен. Хоть и далеко от жилья, но... Всякое случается.
Когда с неприятной работой было покончено и Аркадий с Николаем вновь
заколдовали над картой, намечая и уточняя маршрут первого перехода, Михаил
ни с того ни с сего вдруг вернулся к машине и, оседлав фюзеляж, кошкой
вскарабкался к хвостовому оперению.
- Цифру вырезать надо, - объяснил он. - Для нас цифра - боевое знамя.
Пускай немцы в каждом ДБ видят нашу "голубую двадцатку", пускай ждут они ее,
как божью кару.
Вскоре лесная вырубка опустела. По изрытой, словно вспаханной, половине
ее были рассеяны черные обломки машины, а по нетронутой строго на восток
уходил, петляя среди сугробов, неровный глубокий след.

3. К ЛИНИИ ФРОНТА

Бездорожье, бездорожье! Вдвое увеличиваешь ты расстояния. Будто
испытывая летчиков на выносливость, запропастились куда-то дороги, заботливо
помеченные на карте. По девались куда-то и звериные тропы, словно в этих, по
всему видно, богатых зверем лесах вымерли внезапно все обитатели. Трудно
идти по снежной целине: ровная на вид, скрыла она под собой выбоины и ямы,
пни и стволы поверженных деревьев. Ступишь на рыхлую белую ровень, а под
ногой либо препятствие, либо пустота. И окунешься с головой в холодный снег.
И барахтаешься в нем, тщетно нащупывая опору. А он течет за голенища унтов,
набивается в раструбы перчаток, сыплется за ворот. Тяжело идти по снежной
целине: снег текуч и плотен, как вода. И комбинезон, словно водолазный
скафандр, сковывает движения, И унты пудовым грузом оттягивают ноги. Трудно,
тяжело идти по снежной целине, а вокруг - сказка! Солнце глядится в
распахнутые настежь облачные окна. Яркие лучи дробятся в снежных кристаллах
на мириады булавочных огней. Ели и сосны нахохлились в неприступной гордыне.
И тишина прижилась здесь навечно. Но тишина эта пуглива. Слово - и
пробудится она: из неведомых синих глубин леса налетит студеный ветер,
игольчатые лапы уронят наземь снежные шапки, распрямятся и зашелестят
тревожно...
Нет, пожалуй, в мире человека, который пребывал бы в равнодушии,
оставшись наедине с погруженным в зимний сон лесом. Всем видится спящий лес
по-разному. Летчиков подавлял он своим безмолвием. Деревья-гиганты,
казалось, с высокомерным изумлением взирали на подвижные комочки - комочки,
не больше! - что копошились внизу, упорно продвигаясь по снегу.
Аркадий тяжело взламывал снежный покров, оставляя за собой прямую и
узкую нить свежей тропы. За Аркадием след в след вышагивал по-журавлиному
Николай. Замыкал шествие Михаил. Он устал и двигался как-то по-крабьи -
боком, уродуя кромку тропы рваными зигзагами.
Солнце показывало уже полдень, а они и не помышляли об отдыхе: в
упрямстве, с которым карабкались через сугробы, в ожесточении, с каким
преодолевали хитросплетения частых завалов, в жестах, которыми заменили
речь, сказывались и усталость и твердое намерение уйти "за сегодня" как
можно дальше от вырубки, где покоились останки "голубой двадцатки".