"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автораостановились у стола, Руки их невольно потянулись к шлемофонам. Может быть,
впервые за трудные эти дни они растерялись, не знали, как себя вести. У женщины дрогнули уголки бескровных губ. Она откинула холстину с головы покойника. На столе лежал мальчишка. В колеблющемся свете лучины он казался живым. Хотелось сказать, хотелось позвать громко: "Вставай, паренек! Чего же ты, друг, так рано заснул?" Но сложенные на груди руки и оплывший огарок свечки меж пальцами ломали эту иллюзию жизни. - Третьего дня словил Янека полицай, в лесу словил, - голос матери зазвучал низко, приглушенно. У глаз в излучинах морщин показались слезы. И, уже не в силах сдержать горе, она запричитала: - Изгалялся над дитем, нечестивец, мордовал... Силушки нету боле, моченьки нету боле... Сын помер, сын... В землю сына треба заковать... Больно мне, ой больно!.. И Аркадий сказал: - Мы похороним его. И Михаил сказал: - Веди, мамо. На опушке леса в затишье, на поляне, окруженной елками, мать выбрала для сына место. Поджарая гладкая сосенка крошила с ветвей снег, вздрагивала тонким стволом, когда лезвия заступов рассекали паутину корней. Могилу копали долго. Дно подровняли, выстлали досками. Принесли и опустили Янека. Простились поочередно, засыпали гулкой мерзлой землей. Опершись на лопаты, постояли простоволосыми над холмиком. Аркадий, словно принимая клятву над прахом павшего в бою однополчанина-летчика, вскинул над головой руку со сжатым кулаком. - Не забуду! - сказал твердо. - Не забуду! - повторил Николай. И темный тревожный лес вроде затих на ветру, прислушиваясь к их суровым хриплым голосам. За поминальной трапезой, в теплой, заставленной домашней утварью кухне, женщина рассказывала Аркадию о жизни "при немцах", о новоявленных властях. Она рассказывала и жалостливо наблюдала, с какой ненасытной торопливостью поглощали гости ячневую приправленную молоком кашу, как от обильной пищи запоблескивали бисеринки пота на их заросших щетиной и обтянутых потрескавшейся кожей худых лицах. Близость людей, тоже нуждающихся в участии, скрадывала на время ее тоску и боль. Николая с Михаилом сон сморил прямо за едой: один уснул, уткнув лицо в сложенные на столе кренделем руки, другой - откинувшись к стене. - Немец до нас не вдруг наведывается: опасается, - говорила Аркадию хозяйка. - И войска ихнего в нашей деревне на постое нету. У нас полицаи... Двое меньших - подневолыцики, а заглавный лют. Ох лют! Евсеем Пинчуком зовется заглавный-то. Пришлый в наших краях. Пес он шелудивый. Партизан вынюхивает, выискивает. Дён шесть тому было, сказывают, возле железки партизаны порчу немцу учинили. Евсей через это и взъярился, зазлобствовал. Сыск по избам учинил. Мужиков похватал, И Янека вот... - Пинчук? Аркадий бережно погладил худое плечо женщины. Он готов был сделать для нее все. - Где квартирует Пинчук? - У нас тут, в великой избе, возле колодца. Все полицаи там. - С оружием? |
|
|