"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

улыбнулся.
- Да я это. Можешь пощупать.
- И ты на вид, и не ты, - сказал Николай, все еще приглядываясь, -
спросонок сразу не определишь. И мне переобмундироваться?
Михаил просыпаться не желал, отмахивался от Аркадия, как от назойливой
мухи.
- Пустая затея, - заметил Николай, напяливая тесную для него шерстяную
фуфайку, - Михаилу встряска нужна, Подъем!
Старшинский возглас штурмана сделал свое: Михаил в одно мгновение
оказался на ногах. Сильный, хряский удар пришелся Николаю в солнечное
сплетение. Ойкнул и, придерживая спутанными фуфайкой руками низ живота,
штурман кулем осел на пол. Аркадий попятился к печке. А Михаил, выхватив
пистолет, прыгнул к порогу.
- Руки!
Аркадий машинально вскинул руки. Тут Николай, нащупав головой отверстие
воротника, вынырнул наружу, косматый и рассерженный. Михаил вытянул шею,
удивленный. Шагнул к Николаю. Остановился в нерешительности. Растерянно
глянул на разложенную повсюду одежду, на Аркадия, распятого на фоне печной
стены, и, поддавшись внезапной дрожи, сбивчиво залепетал:
- Так я... я... я хотел. Стрелять я хотел! - выкрикнул. - А вы, вы-ы...
Эх! - И сел, и заперебирал трясущимися руками одежонку, сложенную рядом.
- Силен, - буркнул Николай. - С такими кулаками тебе, Миша, на ринг или
в кузницу.
- Дела, - сказал Аркадий, стягивая унты. Густой шелковистый собачий мех
ласкал ладони, искрился в свете лучины. И столько было в нем скрытого тепла,
что Аркадий вздохнул, подумав о холодных сапогах.
Много ли надо для счастья! Какое оно, это счастье, на цвет, на вкус, на
вид, на восприятие сердцем?
Для них счастье имело цвет бледно-желтый - цвет несмелого огонька над
плошкой в углу, топленого молока и ржаного хлеба, морщинистого лица
заботливой хозяйки. Но со всем этим приходилось расставаться.
Они облачились в стеганые ватники, приладили заплечные мешки.
- Трогаемся. - Аркадий нахлобучил облезлый кроличий малахай. - Не
обессудьте.
- Мы придем, придем, мамо, - сказал Михаил.
Она проводила их до ворот и, придерживая вздрагивающую под наскоками
ветра калитку, долго смотрела вослед.
Деревня спала. Сонные избы вдоль дороги, накрепко смежив веки-ставни,
дремали среди сугробов, на волнистой белизне которых поплавками рыбацких
сетей чернели верхушки утонувших в снегу палисадов. Раннее утро без солнца
окрасило все окрест в светлые сиреневые тона: и снег, и лес за околицей, и
серые избы, и облака. Даже ветер струил сиреневую пыль.
У богатого дома с парадным крыльцом в четыре ступени и резными
перильцами Аркадий остановился.
- Нас трое, - сказал, - полицейских тоже трое. У них автоматы, у нас
пистолеты. Мы должны это сделать. - И первым поднялся на крыльцо.
Дубовая перекрещенная полосами листового железа толстая дверь колоколом
отозвалась на удары. Рожденный ею звук упруго отбросило низкое небо, и он
разнесся по деревне. С гумен на придорожные плетни высыпали воробьи. Где-то
на задах взбрехнула собака, лениво взбрехнула, нехотя и умолкла.