"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

справляет! Вот и крутись! Кабы мог...
- Фальшивишь.
- Чего фальшивить-то? Не было того, не было! Аркадий обратился к
Митрошкину, который флегматично разглядывал судилище, словно был к нему
непричастен.
- Говори.
- Чего он знает, чего?!
Митрошкин, неуклюже переступая ножищами, вышел из полутьмы на свет,
встал у стола, посмотрел на Аркадия долгим тяжелым взглядом. Потертый
суконный пиджак свободно болтался на Митрошкине, сбиваясь в складки. Грудь
западала глубоко, и выступавшие вперед плечи хомутными клешнями сходились
одно к другому.
- Было, - глухо сказал он и закашлялся.
- А сам, сам?! Помогал мне! И Дюков помогал! Чего, Дюков, молчишь.
Ответь! Товарищи все знать должны, все!
- Скажу, - заговорил Дюков сочным басом и поднялся с лавки. Росту он
оказался видного. Чувствуя неловкость, Дюков топтался на месте, громыхая
подковами сапог с широкими короткими голенищами. Позеленевшая медная цепочка
от часов раскачивалась на упитанном животе. Бас Дюкова перекатывался плавно,
заполнял помещение: - Не брешет Митрошкин. Было. Все было, о чем говорили.
- Сука! Сука! В петлю толкаешь?! И вас к стенке приставят! Да!
Приставят! Не одному отвечать, не одному!
В ставнях засветились щели. Утро, проникая с улицы, расчертило наискось
белыми полосками пыльные доски, горшки с увядшими цветами. Михаил,
разглядывая злую физиономию Пинчука, ерзавшего на табурете, отстукал
морзянкой: "Время. Кончай".
- Знаю, Миша, - ответил Аркадий. - Но, понимаешь... Как-никак, мы
все-таки судьи. Ну, Митрошкин? В полицию ты добровольно пошел, немцам
служить? Ответь. В Советской власти разуверился, в силу нашу не веришь
больше? Так?
- Разуверился? Не чумной я, чтоб в Россию не верить. Касаемо армии. Не
нужен я в войске. Чахотка меня одолевает: кровью через горло исхожу.
Полицаем силком сделали. Все он, Пинчук, Раз пять меня и Дюкова в Новоселье
таскал к коменданту.
Времени было в обрез, но Аркадий не попустился ничем из известных ему
норм судопроизводства. Он терпеливо выслушал каждого из обвиняемых. В
открытую обсудив все "за" и "против", приняли единодушное решение: Митрошкин
и Дюков должны искупить вину перед народом и собственной совестью сами.
Как - пусть подумают.
- Ну, с вами вопрос решен, - сказал Аркадий. - А ты, Пинчук,
придвигайся поближе к столу и бери перо. Пиши: "Я, Евсей Пинчук, старший
полицейский при Новосельской комендатуре, довожу до вашего сведения,
господин комендант, следующее: до смерти опаскудело мне заниматься
сволочными делами. Не человек я - ублюдок. Сажали меня, чтоб голову
просветлить, и в тюрьмы, и в лагеря. Иуде честь, что гадюке ласка. И вам,
заразы, служить боле не желаю: опостылело. Ставлю я самолично точку на
этакой хреновой своей жизни. До скорого увидания, господин комендант.
Пинчук".
Было уже светло. Митрошкин задворками вывел их за околицу, к лесу,
показал глухую тропу. Шли по ней. Молчали. Расстрел Пинчука оставил какой-то