"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

управление, что подводная лодка "эль-сто сорок" германских военно-морских
сил просит оказать помощь горючим и, чтобы ликвидировать неловкость,
возникшую в связи с запросом, выдал по корабельной радиосети танцевальную
музыку громкостью на все страны Балтийского бассейна. Немцы довольны,
улыбаются. Наши под музыку острят в их адрес: "Как бы не мы, дескать, на
веслах до берега пришлось бы вам добираться", посудину ихнюю разглядывают.
Хищная она, эта подлюка, на вид: тонкая, бритвоносая. Палуба, что обух
ножа - развернуться по-настоящему негде. Управление ответило быстро.
Повозились мы чуток с палубными трубопроводами, залили немцам горючего и
потопали прежним курсом. А на другой день - война. Так, братишки, в жизни
случается. И ко всем этим радостям - наша знакомая тут как тут. "Стоп
машины! - сигналит.- Принять на борт конвой!" Куда денешься? Соперница
зубастая - пулеметы, пушки, торпеды. У нас и дробового ружья на "Сиваше"
нет. Савельев - капитан - отзывает меня в сторонку. "Слушай, - говорит, -
нельзя отдавать немцам горючее. Сейчас шлюпку с правого борта спускать на
воду станем. Этим я займусь. А ты с левого - шлюпки на воду. Незаметно
только, чтобы немец не заподозрил. Ребят в шлюпки. Пусть отваливают от
"Сиваша" подальше. Не мешкай с ними. Там управишься по-скорому и к насосам.
Рукой помашу - включай насосы на полную мощность". Закурил он, с мостика
спустился, спокойно к борту подошел. А немцы уже не улыбаются, как вчера, а
этак по-хозяйски на танкер пальцами показывают: какой приз в первый же день
войны отхватили. Распорядился я по команде и к насосам... Подвиг. Слыхивали
ведь вы, братишки, о подвигах и, должно быть, не раз слыхивали. Я о них тоже
наслышан был, книг в свое время о героях много перечитал. Представлялся он
мне, подвиг, чем-то исключительным, не каждому смертному доступным. Так
ведь, братишки, а? Живет человек, работает человек, как все люди живут и
работают, на подвиг пошел, и смотришь, все у него, пишут, стало по-другому,
вроде переродился он за минуту до неузнаваемости.
- Так оно...
- Не так! Песок - все эти рассуждения! Глаза мне выколи, а я видеть
буду, как Савельев спокойненько по палубе прогуливается, как одергивает свой
белый капитанский китель и рукой машет! Врубил я насосы! Выхлестнулось из
дип-танков горючее, забурлило по палубе, заклокотало потоком, плеснуло
водопадом через борт. Пленка радужная по волне шире, шире... Капитан
зажигалку к трубопроводу... И занялось, братишки, над Балтикой. Тот жар мне
все еще лицо палит. И гудок! Слышу, братишки, будто стон человеческий, тот
прощальный гудок "Сиваша".
Темнота скрывала рассказчика, но каждый из сорока видел его. В
болезненно страстном накале слов зримо вставало гневное лицо человека,
знающего теперь цену бытию земному, испытавшего в полной мере и добро и зло,
человека, который знает, что сделать в жизни, и пройдет к своей цели через
все.
- "Эль-сто сорок", братишки, "эль-сто сорок". Я прошу вас, братишки,
запомните это клеймо. И где бы, когда бы, через сколько бы лет ни
повстречались вы с ней - топите, давите, не жалейте! А вдруг смягчится
сердце, представьте картину: море, "Сиваш" в огне. И в зареве, как в крови,
"эль-сто сорок" расстреливает из пулеметов наши шлюпки!..
- Вишь, как оно.
- Хуже смерти оно. В живых нас трое осталось. К вечеру наткнулся
немецкий сторожевик. Эх! Уж было бы мне, братишки, кингстоны открыть в ту