"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

замкнутого человека с ясными глазами и твердым взглядом Аркадий слышал
трижды. Первый раз, когда после "бани" на плацу, разбив колонну по сотням,
немцы развели военнопленных по баракам. Они не пустовали, бараки. В тусклой
темноте тесных междурядий, разделяющих двухъярусные нары, новичкам
приветливо пожимали руки, помогали раздеться, разместить на верхних теплых
нарах. И все это молча. Взволнованные заботой, новички не находили слов, да
и не знали, как выразить свою благодарность, кого благодарить. Внезапно, как
в том пульмане, простуженный бас "выдал в потолок":
- Спасибо, братишки! Как живете - понятно. Провокаторы в нашем трюме
имеются?
- Молчи, - твердо сказал кто-то в ответ.
Это был Кабаргин.
Второй раз - когда, вернувшись с каменоломен, где кололи и дробили
гранит на крошку, и выхлебав по черпаку брюквенной жижи, они с Николаем,
забираясь на свою лежанку, заметили в углу клубок сцепившихся тел и хотели
было разнять дерущихся. Их остановил твердый голос:
- Так надо!
Это был Кабаргин.
И в третий... Через день после "самоубийства" провокатора в каменоломне
обнаружили написанные от руки листовки с сообщением о разгроме немцев под
Москвой. Бригаду, на участке которой были листовки, выстроили на плацу,
рассчитали на "первый - десятый", и восемь человек сделали шаг вперед. Среди
них оказался и Кабаргин. Им не зачитывали обвинений, их даже не избивали. На
глазах у всего лагеря приказали раздеться и вывели за колючку ко рву.
Редкая в этих местах декабрьская оттепель растворила на плацу снег,
перемешав его с грязью. Низкие облака крошили на землю не то дождь, не то
град. А они шли через плац к воротам, шли редкой цепочкой. Кабаргин нес
большую голову с мокрыми спутанными волосами гордо, высоко, словно не хотел
смотреть на посиневшие босые ноги, утопающие в грязи. На кромке рва он еще
больше выпрямился, будто вырос, приподнялся, заглядывая через колючку на
молчаливые ряды, и крикнул:
- Фесенко!..
Сухой треск автоматных очередей заглушил его.
Теперь уже Аркадий, Николай и Михаил, повинуясь голосу совести своей,
вместе с товарищами бестрепетно исполнили последний приказ комиссара
Кабаргина: этой же ночью Фесенко "повесился" на брючном ремне в темном углу
барака, за нарами. Рано утром, обнаружив труп "самоубийцы", дежурный по
блоку побежал в комендатуру с докладом и вернулся оттуда сам не свой.
- Будет всем из-за этой падали, - сказал, - нашли где кончать. Вы бы
его в карьере лучше прищучили...
Появление в бараке "герр коменданта" подтвердило мрачные прогнозы
дежурного. Герр комендант был в обычном своем состоянии - навеселе. Поверх
френча с расстегнутым воротом - короткая меховая безрукавка с опушкой из
белки. Одна рука в кармане галифе, в другой - хлыст с вмонтированным в
тяжелую рукоять электрическим фонарем. Герр комендант с улыбкой на плоском,
как гладильная доска, продолговатом лице выслушал сбивчивый рапорт дежурного
и, по юнкерской привычке вскидывая ноги, церемониально проследовал вдоль нар
к месту происшествия. Труп самоубийцы осматривал долго и тщательно, затем
исследовал земляной пол, стены. Обернув носовым платком ржавый гвоздь, к
которому крепился ремень, попытался расшатать и, наконец, повисел на нем,