"Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить " - читать интересную книгу автора

такая возможность.
Аркадий взглядом настойчиво отыскивал глаза штурмана. А тот их прятал,
боялся поднять на товарищей во избежание слез.
- Коля!
Ближайший автоматчик вскинул голову, оглядел притихшие ряды.
- Коля!
Человек, которому доведется увидеть такой взгляд, запомнит его навечно.
Николай посмотрел на друзей.
- Ну, Колька!.. Как там!.. В общем, не забывай, что говорил Алеша
Сбоев, помни...
- Аудентес фортуна юват, - прошелестел Николай одними губами, пытаясь
улыбнуться и на виду у автоматчика махнул рукой. - Эх, Аркаша... Миха-а...
...И бегут в зарешеченном вагонном окне прозрачные весенние перелески
под голубым небом, проплывают, степенно разворачиваясь, будто устали они
лежать под снегом и желают чуточку поразмяться, темные, набухшие влагой
невспаханные поля. И ветер с воли гуляет по вагону, ворошит седые волосы
молодых парней, гладит по запавшим щекам.
- Вишь, как оно получается, - сочувственно взглянул на молчаливого
Аркадия бородатый и худой, как мощи, сосед. Помедлил немного, вздохнул. -
Ядреный был дружок-то ваш... И этот, который братишка... Тот, что про море
говорил нам, про германскую "эль-сто сорок". Он тоже, по всему, ядреный
парень. Не пропадут...
...Лагеря, лагеря, лагеря, лагеря... Псковский, Двинский, Режицкий...
Остановка. Концлагерь.
"Пленных не принимаем!"
И опять переругиваются колеса.
Остановка. Концлагерь.
"Не надо! Везите дальше!"
И гудок паровоза. И торопится, бежит весна в солнце и зелени по ту
сторону зарешеченного вагонного люка. И пахнет свободой теплый ветер с воли.
Лужский лагерь, куда они попали в конце марта 1942 года, мало чем
отличался от Псковского. Та же колючка, те же сторожевые вышки по углам и в
центре, те же бараки. И разговорный ассортимент у охранников тот же - кулак,
дубинка, сапог. Правда, к счастью, без "арифметики". Первые дни, обживаясь
на новом месте, Аркадий и Михаил вели себя сдержанно. Это и определило их
дальнейшую судьбу. Уверовав в благонадежность молчаливых парней, комендант
"распределил" их в лагерь лесорубов, что находился близ шоссе на Псков,
километрах в шести-семи от Луги. Режим у лесорубов был помягче. В этом
лагере Аркадий и сошелся с Николаем Смирновым, бывшим танкистом, рослым,
чуть грубоватым сибиряком. Человек большой физической силы, нелюдимый и на
редкость уравновешенный, Смирнов внушал всем уважение к себе, а немцы его,
пожалуй, даже побаивались. Аркадий сблизился с ним не сразу. Сначала
старался почаще встречаться с ним в лесосеке, выискивал работу где-нибудь
поблизости, чтобы при случае можно было перекинуться со Смирновым фразой,
другой. Оба вскоре привыкли к такому соседству. Их первые разговоры носили
самый безобидный характер и сводились обычно к житейским делам: жидкой
брюквенной похлебке, одежде. Аркадий подметил, что всегда во время таких
бесед возле оказывался Горбачев, денщик начальника участка. Сухонький,
большеголовый, он тушканчиком замирал в тени кустов или за стволами и ловил
каждое слово. В лагере все знали, что по наущению фельдфебеля Отто Горбачев