"П.Шуваев. Статьи на спорные темы" - читать интересную книгу автора

владений и полагает (ошибочно, скорее всего, но, положа руку на сердце,
возможно, не более ошибочно, нежели многие из сертифицированных
гуманитариев), что humaniora для него родная стихия, бедолага, скорее
всего, будет воспринят в лучшем случае как некая талантливая и хорошо
выдрессированная обезьяна.
Но и это бы ладно, в конце концов, те, кто воротит нос от Проппа, могут и
у Юнга выкопать преисконные корни мотива бедного, благородного,
ущемленного, но гордого незнайки-неумойки, коему что-то такое великое на
роду написано - подвигов наворотить, перепобеждать кого можно и нельзя и
вступить во владение чем уж им там владеть положено. Ну и, допустим, наш
бедолага надеется, что, насовершав всякого разного, можно будет
присоединить завоеванное к искони ему принадлежавшему и радостно володеть.
Так вот володеть-то в как раз и не получится: первым делом надо не то
чтобы отказаться от родимого своего сегмента-фрагмента, а попросту
объявить во всеуслышание, что отказываешься признать его частью того
самого трудноопределимого целого - культура, значиться, сама по себе, а
эта вся фигня отдельно. И получается, что быть люмпеном просто не в пример
удобнее и приятнее.
С люмпена-то и спрос невелик, он по самой своей природе настолько
незначителен, что никто и не подумает (стрезва, по крайней мере) всерьез
требовать от него прилюдного покаяния в том, что данный ему богом разум
вкупе с благоприобретенными познаниями и навыками тщится он пусть не
обратить во зло, но уж заведомо поставить на службу властвующим темным
силам, которые таковым обращением всенепременно и со сладострастием
займутся.
И, что самое обидное, такого рода обвинения, конечно же, справедливы:
властвующие силы, кажется, никогда и ни в чем не преуспевали так хорошо,
как в обращении во зло практически чего угодно. Разве только ошметки
объективизма заставят внести некоторое уточнение: лишь совсем недавно
властвующие силы стали безоговорочно отождествляться с силами темными (и в
том смысле темными, что способны натворить бед просто по дремучему
невежеству). А до того и оружейных дел мастера, сооружавшие копья,
арбалеты и прочие средства уничтожения, и поэты, сочинявшие воинственные
марши, имели полную возможность наслаждаться лицезрением собственной
незапятнанной совести. Более того, в античном мире именно поэзия оказалась
секретным (правда, по недосмотру допущенным к экспорту) оружием, о чем с
несомненностью свидетельствует история хилого, но велеречивого Тиртея. Что
же касается властвующих, им традиционно полагалось знать, уметь и понимать
все; этакие исчадия, понятно, в состоянии были внушать разве что
благоговение и восторг - в случае самых что ни на есть деспотов слегка
разбавленный благочестивым ужасом.
Те же ошметки вынудят признать, что среди наиболее успешных провокаторов
раздора, войны, хаоса, экономического и морального упадка сколь угодно
безумные ученые до сих пор еще безнадежно уступают солидным
университетским философам, не говоря уж о религиозных мыслителях.
Общечеловеческая культура едина уже потому, что чуть ли не все в ней может
быть обращено во зло.
И вот какая картинка приходит на ум. Осознав, что культура опасна, а
бросать ее жалко, образованный люд преисполнился боязливой жалости к себе
и в результате пришел к совершенно логичному выводу, что мудрец (каковым