"Олег Васильевич Сидельников. Нокаут " - читать интересную книгу автора

заключенного из тюрьмы Синг-Синг.
Старик бесцеремонно потушил верхний свет, забрался под одеяло и, еще
не заснув, душераздирающе захрапел. Остальные обитатели каюты сконфуженно
молчали. Лишь неунывающий мсье Коти заметил вполголоса:
- Пошалуй, нам не будут досаштать мухи. Сэ тре бьен.
- Сопако!- неожиданно просипел узник Синг-Синга, закрывая глаза.
Вениамин Леонидович испугался.
- Лев Яковлевич Сопако. Заготовитель. Лев Яковлевич умолк и тут же
захрапел ужаснее прежнего.
Коти улыбнулся и, откровенно разглядывая смущающуюся Настеньку,
сострил:
- Вам не повезло: один вояжер иностранный, другой - просто странный.
Нарзанов кипел от ревности и возмущения. И все же он покорно выслушал
историю ситуайена Коти, опоздавшего на теплоход и догнавшего его в
Саратове, прилетев на самолете вместе с малосимпатичным Львом Яковлевичем.
Ночь прошла беспокойно. Сопако храпел возмутительно, с каким-то
скрежетом. Вениамин Леонидович смежил очи лишь на рассвете. Но тут же ему
привиделся страшный сон: эксплуататор мсье Коти проник в Высшую
аттестационную комиссию и изорвал в клочки его, Нарзанова, диссертацию " К
вопросу о трудах Диогена, о которых науке ничего не известно и ничего
известно быть не может", а затем добился решения ВАКа поселить Вениамина
Леонидовича в бочке из-под пива. Француз при этом злорадно ухмылялся,
размахивал перед лицом научного работника "Мыслями о воспитании" и напевал
"Лучинушку".
Нарзанов проснулся и вздрогнул. Нахальный капиталист действительно
держал в руках книжку Локка "Мысли о воспитании", оставленную Вениамином
Леонидовичем на столике, и что-то напевал, сияющий и донельзя цветущий.
Заметив пробуждение своего попутчика, он тут же поднял невероятный шум
своими бесконечными "бон жур", разбудил Настеньку и Сопако, и вскоре все
четверо уже сидели в ресторане.
- Сегодня есть день мой ангель!- объявил Коти, не сводя глаз с
Настеньки.- Прошу отмешать.
Инициативный и. напористый француз велел Льву Яковлевичу отнести
назад в каюту котлеты и затеял целый пир. Все было бы хорошо. Но беда в
том, что Коти стал одолевать Настеньку любезностями и комплиментами. Он,
как видно, совсем потерял голову и говорил об этом откровенно самому
Вениамину Леонидовичу.
Нарзанов страдал. Когда француз, подхватив после завтрака Настеньку
под руку, повлек ее гулять по палубе, философу захотелось даже стукнуть
мсье Коти в боксерскую челюсть.
- Не понимаю,- возмущался Вениамин Леонидович.- Что мешает мне
проучить этого проходимца?! А, впрочем, понимаю... Мои решительные
действия могли бы привести к дипломатическим осложнениям.
Нарзанова удерживали от решительных действий и другие причины, в
частности, тяжелые кулаки, широченные плечи и могучая челюсть волокиты, но
философ пытался внушить себе, что эти факторы второстепенные и не имеют
существенного значения.
"Впрочем,- уныло убеждал себя оскорбленный муж,- сейчас наша любовь
проходит горнило испытаний. Если Лапочка меня действительно любит, она
наверняка даст по рукам зарвавшемуся потомку шаромыжников".