"Дмитрий Силлов. Злой город " - читать интересную книгу автора

сосредоточенно жевал моченые яблоки, доставая их из корзины, ловко
отобранной у разносчика. Разносчик, в сердцах грянув оземь потертую шапку,
стоял в опасной близости от помоста и поливал медведя витиеватой бранью. Но
тот, поглощенный трапезой, разносчика вниманием не удостаивал, чего нельзя
было сказать о яблоках, что уменьшались с поразительной быстротой.
Окружающий народ веселился отчаянно, бросая пострадавшему разносчику в шапку
кому что не жалко, не подозревая, что спектакль подстроен.
Лучшие торговые места, те, что побольше и поближе к середине площади,
были заняты наиболее уважаемыми и богатыми купцами, которые в такой день не
брезговали самолично стать к прилавку. Прилавок купца Семена Васильевича был
завален мехами отменной выделки, за которые где-нибудь в Царьграде насыпали
бы серебра столько же, сколько они весят.
Но Козельск не Царьград. Здесь в почете было другое.
Народ толпился у соседнего прилавка, за коим стоял брат Семена Игнат.
Сзади него недвижной статуей застыл чернокожий воин, который вообще от
Игната ни на шаг не отходил, так и таскался за ним как привязанный. Диво
само по себе, конечно, невиданное, но помимо черного человека привез Игнат
из заморских стран и разные диковины. Как тут не поглазеть?
Были на прилавке крученые штуки, похожие на странной формы маленькие
шлемы, внутри которых, если ухо приложить, было слышно море. Игнат сказал,
что раньше в тех шлемах жили какие-то морские твари.
- Тьфу, - тихонько сплюнул себе под ноги Семен. - Бесовская дрянь.
Был желтый прозрачный камень, в котором застыл жирный пучеглазый комар.
Была костяная фигурка странного животного с пятой ногой вместо носа, которая
по словам Игната, должна приносить счастье. Будто не ясно, что счастье
бывает, когда в церковь исправно ходишь и Богу молишься, а не ставишь дома в
красный угол изображения черт-те кого. Эх! Глянешь иной раз - вроде б и
родня сводный брат Игнатка - роднее некуда. И дело общее на двоих, и купчина
знатный, и положиться можно на него, как на себя самого, что ныне вдвойне
ценно, потому как всякий того и гляди обворовать-обжулить норовит. А иной
раз как учудит - хоть стой, хоть падай! Как сейчас, например. Притащил в
город деревянную ложку на подставке да две телеги ни пойми чего, дряни
всякой на потеху смердам с холопами - и радуется. Чисто дитя малое!
- Чует мое сердце, доиграется Игнат, - проворчал Семен, качая
головой. - Одиннадцать годов назад сожгли люди в Новгороде четверых волхвов,
что смущали народ баснями да бесовскими бирюльками. Кабы и у нас чего не
вышло...
Но больше всего толкались бабы возле малой вещицы размером с две
ладони - рамки с деревянной ручкой, в которую была вделана пластина из
неведомого металла, полированная до того, что можно было в ту пластину все
прыщи на собственном носу рассмотреть. Ну, и картину вокруг носа тоже. Визг,
писк, охи, ахи, прихорашиваний, будто в кадке с водой собственной ряхи ни
разу не видели. А Игнату все как с гуся вода - хохочет вместе со всеми,
мелкой пацанве леденцовых петушков задарма раздает. Конечно, где пацанва -
там и довольные родители, что наперебой норовят отблагодарить веселого купца
и купить у него что-нибудь.
- Семен Василич, глянь-ка, как хитро брат твой Игнат народ
приваживает, - проговорил работник, расчесывающий горностаевую шкурку. - И
черного своего сзади себя поставил - тоже диво торговле на пользу. Нам бы
где такого найти.