"Мигель Сильва. Лопе Де Агирре, князь свободы " - читать интересную книгу автора

самая, которую трижды выворачивало на палубе, даже и она, бедняжка,
размечталась стать матерью-настоятельницей сказочного монастыря на острове
Эспаньола, мы-то считали, что она умрет на середине третьего захода, и один
монах уже причастил ее при свете звезд, а с первым лучом солнца совершил
святое помазание, казалось, вот-вот придется нам опустить в волны эту
толстуху, так вот даже сестра Эдувихес сошла на землю своими ногами и
сотворила молитву чудом воспрянувшим голосом.
Путь от Гомеры до Нового Света был не менее тяжек и более долог, только
теперь на трудности никто не обращал внимания. Мечта об Индийских землях,
словно вуаль, прикрывала нищету и грязь, рты перестали изрыгать блевотину и
проклятья, зазвенели гитары, наперебой зазвучали песни разных земель, из
сундуков появились игральные карты и кости, кувшины с вином пошли по кругу.
Я не питаю слабости ни к пению, ни к азартным играм, но никогда не скрывал,
что выпить в меру для меня удовольствие. За бутылкой кларета я почти
сдружился с одним не то судейским писцом, не то адвокатом-недоучкой, который
плыл в Индийские земли во второй раз, в первый ему не удалось вернуться
богатым, помешала сыпь в паху, не во благо приобретенная, на этот раз ему
повезет, губернатор Каламара или Картахены дон Педро де Эредиа его крестный,
он пойдет навстречу его просьбам, и вы, ваша милость, без промедления
получите желанное место солдата, сказал он мне. Он же дал мне рыцарский
роман, напечатанный в Саламанке, под названием "Тирант Белый", который я
прочел по крайней мере трижды, ибо что еще было делать, когда глаза устали
смотреть на море. Море было таким огромным, таким забытым богом, таким
похожим на море вчерашнее и море завтрашнее, что в сердце моем стало
зарождаться желание бури, которая превратила бы это море в другое, но буря,
к счастью, не пришла. Как-то на закате небо на западе занялось не тихими
алыми тучами, а заполыхало пламенем, которое хлестало по небу словно бичами;
мне почудилось, будто огромный город объят огнем, а сестра Эдувихес решила,
что мы приближаемся к чистилищу, а может, и к самому аду, и восстала со
своего матраса, точно мертвые Апокалипсиса. Смири, господи, гнев твой!
Сжалься над нами! Боцман успокоил ее глотком крепкой водки. На следующий
день после обманного пожара наш корабль завяз в густом тумане, в неосязаемой
вате, которая съела зелень моря и синь неба, час за часом мы плыли в этих
тепленьких кружевах, которые обволакивали нас, словно материнское чрево, и
когда вышли из тумана, на нас обрушилось яростное солнце, словно бушующий
костер со всех сторон окружал нас и грозил того гляди охватить деревянные
борта корабля, корабль не загорелся, но хлеб, который мы везли, сгорел,
пали, задохнулись три овцы, никогда жар не казнил так моей кожи, пекло из
раскаленных углей и железа сломило меня, лоб мой пылал как кузнечный горн, я
понял, что безумие поразило мой разум, но не сказал ни слова, только
скорчился и затих меж тюков. Непреклонный Михаил-архангел спустился с небес
еще раз пронзить копьем Люцифера, я слышал, как он спрыгнул с самой высокой
мачты на борт, видел, как он превратился в разъяренный маскарон на носу
корабля, устрашенный сатана не решался высунуть голову из воды. Потом небо
стало кристально чистым, и бешено колотившееся сердце унялось, святой
Михаил, торжествуя, величественно устремился вверх, а вместо него появились
стаи птиц, сойки, фаэтоны, пеликаны, чайки и еще какие-то непривычно
зеленые, те самые, что приветствовали Христофора Колумба в его первом
плаванье. Неожиданно вдали обрисовалось темное пятно, и, онемев, мы
смотрели, как мало-помалу приближались к нам веера пальмовых рощ и сизая