"Роберт Силверберг. Лагерь Хауксбиль" - читать интересную книгу автора

составлял девятьсот девять. Но по прошествии четырех лет...
- Сейчас он, наверное, примерно восемьсот семьдесят пять, - сказал
Ханн. - Точнее не помню.
Барретта поразило, что экономист имеет столь смутное представление об
основных статистических данных. Разумеется, он не знал, сколько времени
Ханн провел в заключении перед ударом Молота. Может быть, ему просто
неизвестны последние цифры? Это на некоторое время успокоило его.
Чарли Нортон сделал решительный жест своим узловатым указательным
пальцем.
- Скажите, какие основные законные права есть у граждан? Существует
ли неприкосновенность личности, жилища? Можно ли собирать на кого-либо
улики по информационным каналам, не ставя обвиняемого в известность?
На это Ханн ничего не смог ответить.
Рудигер спросил о столкновении в вопросах управления погодой.
Пробивает ли все еще этот вопрос от имени граждан мнимое консервативное
правительство освободителей, посвятившее себя защите прав угнетенных?
Ханн в этом не был уверен.
И вообще он ничего не мог толком рассказать о деятельности судебных
органов, не знал, восстановлены ли их права, которые были отобраны по
декрету восемьдесят первого года. Он никак не мог прокомментировать
предложения по сложному вопросу контроля за численностью населения. Он был
плохо знаком с налоговой политикой нынешнего правительства. По сути, в его
высказываниях не было никакой проверенной информации.
Чарли Нортон подошел к молчаливому Барретту и проворчал:
- Он ничего не говорит мало-мальски стоящего. Первый человек у нас за
шесть месяцев и такой бирюк. Будто закрылся дымовой завесой. Или он не
говорит нам того, что знает, или на самом деле не знает ничего.
- Может быть, он просто бестолковый? - предположил Барретт.
- Что же тогда он совершил, что его сослали сюда? Это должно быть
что-то крайне серьезное, но на это не похоже, Джим. Он вполне разумный
парень, но, судя по всему, не имеет ничего общего с нами.
В разговор вмешался док Квесада:
- Предположим, этот парень вовсе не политический. Может быть, сюда
теперь посылают совсем другого рода заключенных, например, убийц-маньяков
или что-то в этом роде. Парень-тихоня, который бесшумно вытащил лазер и
испепелил шестнадцать человек в одно прекрасное утро. Естественно,
политика его не интересует.
- И притворился экономистом, - дополнил Нортон, - потому что не
хочет, чтобы мы знали, за что на самом деле его сослали сюда. Такое
возможно?
Барретт покачал головой.
- Вряд ли. Я думаю, он просто помалкивает, потому что робок или
напуган и еще не освоился. Не забывайте, это его первый вечер здесь. Его
только что вышвырнули из родного ему мира, и туда уже возврата нет, и это
его мучает. Поймите, может быть он оставил дома жену и ребенка. Или ему
просто сегодня вечером все до лампочки и меньше всего хочется сидеть среди
нас, прожженных, и разглагольствовать о последних достижениях абстрактной
философской мысли, когда он жаждет поскорее забиться куда-то подальше и
выплакаться. Я считаю, мы должны отпустить его. Он заговорит, когда
почувствует, что ему надо выговориться.