"Морис Симашко. Искупление дабира (требует вычитки)" - читать интересную книгу автора

человека становился му-шериф. В чорсу и лавках на базаре стояли наготове
скрытые мушерифы, а вдоль проезда -- локоть к локтю -- выстраивалась явная
стража. Двенадцать новых столбов были вкопаны в землю на базаре для
бати-нитов, и огорожено теперь стало место от играющих детей.
В ворота некоего мервского дома въехали с ним лишь десять гуламов
личной стражи и остались при конях во дворе. Он же сам прошел в дом,
спустился по ступеням, и ход открылся в стене. Сто двадцать шагов просчитал
он и взялся за медное кольцо. Из сторожки при книгохранилище вышел он на
аллею султанского сада. Был виден между деревьями дом Тюрчанки, и один
только шагирд возился у клумбы с тюльпанами.
Вплотную подошел он, и прянул вдруг шагирд от земли, ухватившись за
кетмень. Как у мальчика в Тусе были у него глаза, и все сглатывал он что-то,
будто не мог никак проглотить. Не забывается хлеб, ибо нет меры
благодарности за него.
Да, на этом, а не на неких миражах, зиждется его учение о государстве.
Ежедневным хлебом должен быть привязан к нему человек. И всю жизнь помнится
этот хлеб, ибо такова природа вещей. Тридцать лет уже незыблемо стоит
возведенное им здание...
Все уже решил он о шагирде. Возле себя необходим ему человек, чья
верность от хлеба. Днем и ночью пусть будет рядом и не отрывает глаз от
рукава у каждого, кто приблизится к нему.
Шагирд отвел кетмень. Солнце отразилось в сточенном железе. А он пошел
к розовому дому, вглядываясь в нечто под ногами. На влажном песке четхо были
обозначены знакомые маленькие следы...
27"


III. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

Рука бессильно упала. Кетмень ударился о землю, до половины войдя
острием в унавоженную мякоть клумбы. Подрагивали травинки с красными каплями
воды...
Это голос когда-то давшего хлеб человека послышался ему. Горло сразу
перехватило сытым удушьем. Поднявшись от земли, увидел он все те же знакомые
круглые глаза. Сострадание было в них, и, не думая, отвел он кетмень для
удара.
Но удалялась прямая спина в золотых блестках. Ровно плыла голова с
высоким белым тюрбаном. Меж ними желтел беззащитный затылок.
Ножа не было с ним, потому что осматривают всех при входе. В каждой
нише и за деревьями сидят наготове стрелки с луками, и не разрешил пока
даи-худжжат выполнять предопределенное. Почему же сейчас едва не случилось
это?..
В Тусе впервые это произошло, когда ощутил он себя. Рычание и хруст
слышались в полутьме. Очень маленький лежал он в углу некоего дома и все
боялся собак, забегающих с улицы. Они доедали брата, умершего последним. И
появился тогда человек, который дал ему хлеб. Тяжелый, теплый запах его
ударил в лицо, и закружилась, закачалась земля, холодной яростью стиснуло
горло...
И вдруг он все понял. Не дьявола в мире только что увидел он, а этого
человека. От протянутого им хлеба брызнули кровью тюльпаны. Всю жизнь день