"Морис Симашко. Искупление дабира (требует вычитки)" - читать интересную книгу автора

скивает бронза. А длинная белая борода экзиларха вскидывается к
потолку, и совсем по-детски открываются большие черные иудейские глаза.
Радостное сияние в них, и доверчиво протягивает он обеими руками книгу. Это
"Ден-намак", начало начал, утерянная некогда людьми книга установлении
Эраншахра...
Все прочее в мире забыто. Они уже сидят рядом, смотрят, восклицают
всякий раз, подталкивая друг друга локтями, цокают языками...

III. СУД ИМАМА ОМАРА

Знак огня на всем здесь у гябров. Царями были они, и разве не это их
сущность: развалины рукотворной горы, промышляющая людскими страстями Рей,
скрытый в недрах храм? Сколько жара ушло на черепки, из которых состоит
гора! С царства на царство перебрасывается огонь, и тщетны усилия затушить
его.
"Передняя из двух звезд на заднем весле, то есть звезда Сухейль..." Он
записывает ее долготу и широту в двадцатый год эры Малик-шаха. Румийцы
называли этот звездный челн "Кораблем Арго", а звезду именовали Канопус.
Соответствующий ей темперамент по вавилонской гадательной схеме это Сатурн с
Юпитером. Агай будет удовлетворен. Все на месте в мире, если даже
темпераменты не оставлены без присмотра.
Хорошо работается здесь, на высоте, и не мешает ему обычная суета
пьющих. В синюю пыль уплывает солнце. Ровный ветер пустыни сушит лицо, и не
достигает сюда даже запах отхожих мест, невыносимый в мервскую жару.
Все ярче "костер греха". Начинают уже корежиться в бесцветном пламени
ожившие ветви саксаула. Лучники из свободного туркменского войска пьют
молча. Огонь им ни к чему, а когда понадобится женщина, они уходят на айван
и вскоре возвращаются. Один из них, десятник-онбаши с рассеченным лбом,
достает из тряпок дутар.
Долго, однообразно бьют пальцы по струнам, на не слышно звона. Из
высушенных жил струны, и в ровную скупую линию укладываются звуки. Особенная
дробь костяшек устанавливает неистовый такт. Лишь изредка меняется нота,
словно язык пламени вырывается вдруг в сторону.
Все обнажено, и нет в этой музыке манящей персидской симметрии.
Знакомый далекий гул слышится время
280


от времени. Мерно качаются головы у туркмен, и глаза их закрыты. Рядом
с ним Рей качает головой. И себя он ловит на том же...
Тоскующий крик вырывается вдруг из сдавленного горла музыканта-бахши.
Бесконечно исходит он откуда-то из неопознанных глубин, потом начинает
прерываться, словно не может слабая плоть удержать в себе сразу все
страдание мира. Искры костра взметаются в угасшее небо, мучительно
изламываются раскаленные корни, жаждая освобождения. Бурными толчками, сама
себя обгоняя, несется мелодия, и опять долгий, непрерывный вопль...
Бессмысленны для этой музыки обычные исчисления, которые в старом
трактате его "Китаб ал-мусик". Здесь тоже относительны величины и сходятся